Восемь гор

В долине небо казалось низким и тяжелым из-за весенних облаков. Казалось, будто дождь только что кончился и вот-вот начнется снова. Даже печной дым не поднимался вверх, а стелился по влажным крышам, заползал в водостоки. Выйдя из деревни, я увидел, что все дома, все курятники, все дровяные сараи стоят на своих местах – словно после моего отъезда никто ничего не менял. Потрясло меня другое: выйдя за последние дома, внизу, в ложбине, я увидел разлившуюся речку – вдвое шире, чем я помнил, а то и больше. Словно ее русло перепахал гигантский плуг. Вода текла среди россыпи камней и даже сейчас, в оттепель, казалась неживой.

– Видал? – спросил Бруно.

– Что случилось?

– Помнишь, в двухтысячном произошло наводнение? С гор натекло столько воды, что нас вывозили вертолетом.

Внизу, у реки, работал экскаватор. Где я был в двухтысячном году? Так далеко и телом и душой, что про наводнение в Гране даже не слышал. В воде до сих пор валялись деревья, балки, цементные глыбы и всякий мусор, который принесло с горы. В излучине берега были подмыты, торчали корни деревьев, тщетно пытавшихся ухватиться за почву. Мне стало жаль нашу любимую старую речку.

Выше, у мельницы, я заметил в воде здоровый белый камень, похожий на колесо. Настроение сразу улучшилось.

– Жернов тоже смыло наводнением? – спросил я.

– Нет, – ответил Бруно, – это я его сбросил. Еще раньше.

– Когда?

– Отпраздновал восемнадцатилетие.

– Как тебе удалось?

– Взял домкрат из машины.

Я невольно улыбнулся, представив себе, как Бруно приходит на мельницу, держа в руках домкрат, а вскоре из дверей выкатывается жернов. Жаль, что я пропустил такую сцену.

– Здорово было? – спросил я.

– Ага.

Бруно тоже улыбнулся. Потом мы зашагали к моим владениям.

На этот раз мы шли медленнее: я был не в форме, да и выпил лишнего накануне. Бруно часто оборачивался, поднимаясь по пострадавшему от воды склону, луга на котором превратились в каменистые и песчаные отмели. Он удивлялся, как сильно я отстал, останавливался и ждал. Откашливаясь, я предложил:

– Иди вперед, если хочешь. Я тебя догоню.

– Нет, нет, – возразил он, словно выполнял задание и не мог подвести.

Выгон его дяди тоже пострадал: крыша одного из домов покосилась и вытолкнула подпёртую балками стену. Сильный снегопад – и все окончательно рухнет. Недалеко от хлева ржавела перевернутая ванна, двери были сорваны с петель и кое-как привалены к стенам. Как предсказывал Луиджи Гульельмина, повсюду виднелась поросль лиственниц. Сколько лет они росли, что произошло с дядей… Я хотел спросить Бруно, но он шел не останавливаясь. Мы преодолели выгон и молча двинулись дальше.

Выше наводнение оставило еще больше разрушений. На лугу, куда коровы поднимались в конце лета, оползнем снесло часть скалы. Унесло вместе с деревьями и камнями – даже сейчас, четыре года спустя, земля под ногами не была твердой. Бруно по-прежнему молчал. Он шагал вперед, утопая в грязи, перепрыгивая с камня на камень или проходя по поваленным деревьям, и не оборачивался. Чтобы не отстать, мне приходилось почти бежать. Потом следы оползня остались позади, мы вошли в лес, наконец-то Бруно заговорил.

– Сюда и раньше мало кто добирался, – сказал он. – Теперь, когда тропу размыло, хожу, наверное, я один.

– Часто?

– Да, вечерами.

– Вечерами?

– Если охота прогуляться после работы. Беру с собой налобник – вдруг задержусь и придется возвращаться в темноте.

– Некоторые предпочитают бар.

– Я тоже ходил в бар. А теперь хватит, в лесу лучше.

Я задал вопрос, который отцу задавать было запрещено:

– Еще долго?

– Нет. Но скоро начнется снег.

Я уже заметил снег в тени скал: старый снег, политый дождем и превратившийся в кашу. Подняв голову, я увидел пятна снега на сыпухе и целые снежные равнины в котловинах Гренона. На северной стороне еще стояла зима. Снег повторял форму гор, словно на негативе фотографии: там, где пригревает солнышко, – черные скалы, в тени – белый снег. За этими размышлениями я добрался до озера. Как и в первый раз, оно появилось неожиданно.

– Помнишь это место? – спросил Бруно.

– А то.

– Летом все иначе, правда?

– Да.

В апреле наше озеро еще было покрыто льдом – белым, матовым, с голубоватыми прожилками, напоминающими трещинки на фарфоре. Их рисунок не складывался в геометрический узор, разломов тоже не было видно. В нескольких местах под давлением воды льдины вздыбились, у солнечных берегов лед уже начинал темнеть – приближалось лето.