Восемь гор

Вернувшись к барме, я увидел, что с Бруно разговаривают два охотника. У них было современное оружие с оптическим прицелом. Потом один из них развязал рюкзак и бросил к ногам Бруно черный мешок. Второй заметил меня и кивнул в знак приветствия: жест показался мне знакомым, я понял, что охотники – двоюродные братья Бруно, у которых он купил выгон. Я не видел их четверть века. И не знал, что они общаются с Бруно, не знал, как они отыскали его наверху, но мало ли чего я еще не знал и даже представить себе не мог того, что происходило в Гране.

Когда они ушли, из черного мешка появилась мертвая и уже выпотрошенная серна. Бруно подвесил ее за задние ноги к ветке лиственницы, и я увидел, что это самка. У нее была темная, зимняя окраска, вдоль спины тянулась черно-бурая полоса, тонкая шея, безжизненная мордочка, маленькие, крючковидные рожки. Из разрезанного брюха на утреннем холоде до сих пор шел пар.

Бруно пошел в дом за ножом и, прежде чем взяться за работу, как следует наточил его. Потом стал действовать точно и четко, словно ничем другим в жизни не занимался: сделал круговой разрез на голенях задних ног, потом стал двигаться вдоль внутренней поверхности бедер до паха, в котором два разреза соединились. Затем вернулся к началу, отделил шкуру от голени, положил нож, ухватился за приподнятую шкуру обеими руками и рывками снял ее сначала с одной ноги, потом с другой. Под шкурой оказался слой белого липкого жира, который серна запасла на зиму и под которым проглядывало красное мясо. Бруно опять взял нож, сделал разрез на груди и два разреза на передних ногах, вновь схватился за шкуру, которая уже висела с середины спины, и решительно потянул вниз. Чтобы отделить шкуру от мяса, требовалось немало сил, но у Бруно сил было с лихвой, он вложил в это движение всю злость, которую копил в себе, с тех пор как я приехал. Шкура снялась целиком, словно платье. Потом он схватил серну за рог правой рукой, покрутил ножом между шейных позвонков, послышался треск. Голова отделилась от тела вместе со шкурой, которую Бруно расстелил на траве шерстью вниз.

Теперь серна выглядела не такой крупной. Без шкуры и головы это была не серна, а мясо, кости и хрящи – вроде тушек, которые вешают в холодильных камерах в супермаркете. Бруно засунул ей руки внутрь, достал сердце и легкие, потом повернул тушку спиной к себе. Нащупал мускулы, идущие вдоль позвоночника, отделил их, сделав неглубокие разрезы, затем в тех же местах резанул глубже. Показалось мясо темно-красного цвета. Бруно отрезал два длинных куска – темных, наполненных кровью. Его руки тоже были по локоть в крови, мне это зрелище надоело, и я не стал следить за разделкой. Только в конце я увидел свисающий с ветви дерева скелет серны, казавшийся совсем маленьким. Бруно снял его, бросил на расстеленную на земле шкуру, свернул ее и понес в лес закопать или спрятать где-нибудь в яме.

Через несколько часов я объявил ему, что ухожу. За столом мы попытались продолжить вчерашнюю беседу, на сей раз без обиняков. Я спросил, как он намерен поступить с Анитой, что они решили с Ларой по поводу дочки, приедет ли он к ним на Рождество.

– На Рождество вряд ли, – ответил он.

– А когда?

– Не знаю, наверное, весной.

– Наверное, весной или, наверное, летом?

– Слушай, какая разница? Ей ведь лучше с матерью, нет? Или ты считаешь, что я должен забрать ее сюда? Пусть живет здесь со мной?

Он сказал “здесь”, с той же интонацией, как всегда: словно у подножия горы проходила невидимая граница, стена, которую построили для него и которая не давала ему выйти в мир.

– Может, лучше тебе спуститься, – сказал я. – Может, тебе пора изменить свою жизнь.

– Мне? – удивился Бруно. – Бэрью, ты что, забыл, чей я сын?

Я помнил. Он был пастухом, каменщиком, горцем, но главное – сыном своего отца: как и отец, он просто исчезнет из жизни своей дочери. Я взглянул на свою тарелку. Бруно приготовил настоящий охотничий деликатес – сердце и легкие серны, тушенные с луком в вине, но я к ним едва притронулся.

– Что ты не ешь? – спросил он грустно.

– Для меня островато. – Я отодвинул тарелку и сказал: – Я пошел. Надо еще кое-что сделать по работе. Постараюсь заглянуть к тебе до отъезда.

– Да, конечно, – ответил Бруно, не глядя на меня. Он тоже знал, что я не вернусь. Потом он взял мою тарелку, распахнул дверь и выбросил объедки воронам и лисам, у которых желудок покрепче моего.

В декабре я решил навестить Лару. Я поехал к ней в долину, когда шел легкий снежок, в самом начале горнолыжного сезона. Здешние места не очень отличались от Граны, по дороге я думал, что все горы похожи друг на друга. Однако здесь не было ничего, что напоминало мне о прошлом или о тех, кого я любил, – в этом и состояла вся разница. В том, что места хранят твою историю, что всякий раз, возвращаясь, ты ее перечитываешь. В жизни у человека есть только одна такая гора, по сравнению с ней все прочие кажутся меньше, даже вершины Гималаев.