Восемь лет до весны

Наручники в этом акте наверняка проходили по графе «реквизит», но прикован Камов был по-настоящему. Да и пистолет в моей руке вовсе не являлся игрушечным.

Митя откровенно халтурил. Он должен был смотреть на жену, но сидел с закрытыми глазами. Дульсинея притворно стонала, кровать скрипела.

Этот шум заглушал мои шаги. Да и смотреть на меня было некому.

Я решил не торопиться, обошел весь дом, но никого из охраны больше не обнаружил. Перевес в силах явно был на моей стороне.

Я не спешил, и Шинкарев успел управиться со своим делом. Дульсинея без сил лежала на животе, а эта потная мразь сидела в кресле, прикрыв свое хозяйство полотенцем. Камов так и оставался на цепи.

- Балдеешь, плесень? - Мой голос прозвучал как гром среди ясного неба.

Шинкарев дернулся так, как будто из кресла разом выскочили все пружины и угодили ему в причинное место. Зашевелилась и Дульсинея. Один только Митя не шелохнулся, решил, наверное, притвориться невидимкой.

Шинкарев стал подниматься, но я направил на него ствол и спокойно спросил:

- Ты хочешь, чтобы твои мозги по стенке размазались?

Шинкарев мотнул головой и вернулся на место.

Дульсинея поднялась, потянула на себя покрывало, закуталась в него и проговорила:

- Леня, ты не так все понял. То есть наоборот, именно так. Но это все только потому, что нам очень нужны были деньги, а Константин Федорович хорошо заплатил мне. - При этом она, стыдливо глядя в пол, нисколько не краснела.

- За Виталика? - спросил я, с презрением глядя на нее.

- При чем здесь Виталик? - Дульсинея вскинула брови.

Она изображала возмущение, близкое по своей сути к приговору, вынесенному мне врачом-психиатром.

- Это ведь ты сдала его этому типу, - сказал я, кивком показав на Шинкарева.

- Да что ты такое говоришь? - Дульсинея не хотела соглашаться со мной, но краска сошла с ее лица.

- Это ведь она рассказала тебе про Розочку, - сказал я, глядя на Шинкарева. - Ты дал ему «наган», заказал меня.

Тот в ответ лишь негодующе мотнул головой, но меня это ничуть не удивило. С чего бы это ему признавать свою вину?

- Не понимаю, о чем ты, - заявил он.

- Это же ты хотел стравить меня с братом. Тебе нужна была моя семья. Сначала ты сдал ментам меня, затем и Виталика. Валера тоже присел по твоей наводке, разве нет?

- Не понимаю.

- А эта сука на тебя работала. - Я окатил Дульсинею презрительным взглядом.

- Работала! - подтвердил вдруг Митя.

- Заткнись, ничтожество! - зашипела на него Дульсинея.

Но Камов не обращал на нее внимания, он думал исключительно о своей шкуре.

- И наехал я на тебя сегодня, Леня, только потому, что Костя попросил меня об этом. - Он пальцем показал на Шинкарева.

- Какой я тебе Костя? - вспылил тот.

- Костя попросил! - настаивал на своем Митя. - Убей, говорит, его, и все, ты мне больше ничего не должен.

Я скривил губы и глянул на Дульсинею. Не убил меня Митя. Поэтому пришлось ему расплачиваться за долги собственной женой. А эта сука только тому и рада.

- Да кого ты слушаешь? - заявила Дульсинея.

- Убить тебя должен был Розочка, - сказал Шинкарев, пытаясь придать своему голосу важность. - У него был пистолет. А этот слизняк имел хоть что-то?

Оружия у Камова не было, но, честно говоря, меня это мало волновало. Тем более что Шинкарев фактически признал свою вину, когда заикнулся о Розочке.

- Кто дал ему пистолет? - спросил я.

Шинкарев не ответил на этот простой вопрос.

- Леня, он заставлял меня! - проговорила Дульсинея и приложила ладони к груди.

Она верила, что мне ничего не стоит упокоить Шинкарева.

Митю трясло от страха за свою шкуру. Одно дело жену в аренду сдавать и совсем другое - умирать из-за нее. Он даже готов был преувеличить свою вину, лишь бы заслужить мою милость.

Впрочем, Митя мог убить меня и без пистолета. Кулаки у него настолько же крепки, насколько мягка мужская гордость. Он мог бы забить меня до смерти, если бы не дал слабину по своему обыкновению.

- Ты же знаешь, как я тебя люблю и хочу! - не умолкала Дульсинея.

- Может, она тебя и хочет, - с ухмылкой произнес Шинкарев. - Но еще больше ненавидит. Всю вашу породу сермяговскую терпеть не может!

- А ты, стало быть, нас в угол загнал, да? - спросил я.

- Ну зачем же в угол? Мы можем договориться.

Шинкарев смотрел на меня серьезно, призывал верить себе, но откуда-то из глубины его глаз на меня уставился вероломный дьявол. Душу я не продам, подписывать с ним договор не стану, а нож в спину точно получу.

Но и убивать Шинкарева я не хотел даже при том, что из-за него мне пришлось вычеркнуть из жизни целых восемь лет. Жалости во мне не было, но я не хотел выглядеть монстром в глазах того же Камова.

Дульсинея тоже считала меня чудовищем. Все думали именно так.

- Ты Виталика сдала, - сказал я, переключаясь на Дульсинею. - Из-за тебя он сел.

- Нет! - выкрикнула она.

- Ну как же нет? - Шинкарев усмехнулся. - Ты его и сдала.

- Да нет же! - Дульсинея остервенело смотрела на него.

Мне казалось, что она вот-вот вцепится ему в волосы. Шинкарев будто учуял опасность, исходящую от нее, поднялся с кресла, собираясь отбиваться.

- И на Валеру ты наводку дала.

- Нет!