Восемь племен

И, не дожидаясь обычных переговоров, он схватил противника за пояс, поднял его на воздух и с силой бросил вперёд. Ительмен отлетел за пределы разостланной шкуры, однако устоял на ногах. Ещё через мгновение он опять подскочил к противнику, схватил его обеими руками за кисть правой руки и крепко дёрнул к себе. К общему удивлению, Палланец пошатнулся и подался вперёд всем телом, уступая превосходству сил противника. Его левая рука угрожающе взмахнула в воздухе, но молодой Ительмен отскочил назад и опять дёрнул. Палланец упал на колени, потом повалился лицом на шкуру. Ительмен стащил его со шкуры и повлёк по утоптанной для борьбы площадке, дёргая и встряхивая его тяжёлое тело за ту же вытянутую вперёд руку. Всё это произошло так неожиданно, что Палланец даже не сопротивлялся и только закусывал губу, чтобы не застонать от боли. Он был совершенно беспомощен в крепких руках своего противника.

Протащив Палланца три раза вокруг площадки, Ительмен поддёрнул его вверх, удачно подтолкнув носком левой ноги, потом почти на лету изо всей силы пнул его правой ногой в спину. Теперь Палланец, в свою очередь, отлетел на несколько шагов и растянулся на снегу. Пролежав минуту, он медленно поднялся на ноги и, отвернувшись от зрителей, безмолвно стал спускаться в стан. Он не мог даже схватиться за копьё, ибо его правая рука висела, как обрубок дерева, и всё тело было разбито. Ительмен, по праву победителя, снова встал на середине, вызывая соперников.

— Таковы люди Куру, — сказал он ломаным оленным наречием, обращаясь к зрителям и комментируя вызывающие слова побеждённого Палланца. — Этими руками мы медведей душим.

По обычаю южных Ительменов, он прежде всего хотел прославить племя матери, хотя она происходила с далёкого острова за тремя проливами, где он никогда не был.

Палланцы рассвирепели, но толпа зрителей слишком явно сочувствовала победителю, чтобы они могли открыто взяться за оружие. Вместо того двое молодых воинов спустилась в стан и принесли оттуда охапку длинных костяных осколков, которые употреблялись тогда повсюду для выделки стрел и копий. Ваттан, горевший желанием помериться силами с молодым Ительменом, уже вступил на шкуру, и оба они обнажили до пояса тело, избирая тот способ борьбы, который требовал наибольшего искусства. Бросая злобные взгляды на обоих противников, Палланцы принялись обтыкать края шкуры костяными осколками, прочно укрепляя их в снегу остриями вверх. В толпе послышались неодобрительные возгласы. Состязание внезапно приобретало смертельную опасность, ибо неудачный борец, упавший обнажённым телом на острые осколки, рисковал получить тяжёлые раны, но Палланцы в качестве хозяев имели право предлагать какие угодно условия.

Борьба завязалась, но три очередные схватки прошли без всякого перевеса в чью-либо сторону. Ваттан дважды поднимал и бросал наотмашь Ительмена, но тот постоянно становился на ноги, как кошка. С другой стороны, Ваттан оказался гораздо крепче Палланца, и никакие ухищрения душителя медведей, никакие предательские «подножки» не могли сдвинуть его с места. Отбросив от себя цепкого потомка Куру в третий раз, Ваттан вдруг нагнулся и надел свою меховую рубаху.

— Будет с тебя! — сказал он молодому Ительмену. — Пойдём отсюда!

Душитель медведей хотел возразить, ибо слова Ваттана как будто утверждали превосходство силы над ловкостью, но передумал и, быстро одевшись, последовал за соперником.

— Как тебя зовут? — с любопытством спрашивал Ваттан, удивлённо рассматривая тонкое и крепкое тело ительменского борца.

— Колхоч! — отвечал Ительмен, поправляя на голове свою вышитую шапочку.

— И где вы растёте, такие? — бесцеремонно приставал наивный пастух.

— Моя земля мыс Кужи[16], — спокойно отвечал Ительмен. — Где два моря сходятся… так! — Он выставил вперёд сильно согнутый локоть. — Крутые утёсы!.. Наши дома, как птичьи гнёзда… там! — И он показал рукою вверх.

— Никогда не видал, такого цепкого бычка, — сказал Ваттан. — Хочешь, побратаемся?

Ительмен подумал немного, потом схватил левую руку своего нового друга, поднёс её ко рту, и глубоко запустил зубы в мякоть кисти, и слизал выступившую кровь, потом подставил новому другу собственную левую кисть. Ваттан с удивлением посмотрел на этот волчий приём, однако, подражая Ительмену, тоже укусил его руку до крови.

— Но только этого мало, — сказал он, тщательно вытирая рот после неприятного вкуса человеческой крови. — Вот погоди, оленя убьём, его кровью помажемся. А мясо себе возьмёшь!.. — прибавил он по щедрой привычке оленевода.

Побратимство между людьми различных родов издавна было в ходу в северных тундрах и лесах, смягчая междуплеменную ненависть, ибо такие союзы считались священными и не уступали крепостью самому близкому родству.