Восемь племен

— Вишь, какой! — сказал он бесцеремонно. — Ну, куда тебя бросить?

И, не дожидаясь обычных переговоров, он схватил противника за пояс, поднял его на воздух и с силой бросил вперед. Ительмен отлетел за пределы разостланной шкуры, однако устоял на ногах. Еще через мгновение он опять подскочил к противнику, схватил его обеими руками за кисть правой руки и крепко дернул к себе. К общему удивлению, Палланец пошатнулся и подался вперед всем телом, уступая превосходству сил противника. Его левая рука угрожающе взмахнула в воздухе, но молодой Ительмен отскочил назад и опять дернул. Палланец упал на колени, потом повалился лицом на шкуру. Ительмен стащил его со шкуры и повлек по утоптанной для борьбы площадке, дергая и встряхивая его тяжелое тело за ту же вытянутую вперед руку. Все это произошло так неожиданно, что Палланец даже не сопротивлялся и только закусывал губу, чтобы не застонать от боли. Он был совершенно беспомощен в крепких руках своего противника.

Протащив Палланца три раза вокруг площадки, Ительмен поддернул его вверх, удачно подтолкнув носком левой ноги, потом почти на лету изо всей силы пнул его правой ногой в спину. Теперь Палланец, в свою очередь, отлетел на несколько шагов и растянулся на снегу. Пролежав минуту, он медленно поднялся на ноги и, отвернувшись от зрителей, безмолвно стал спускаться в стан. Он не мог даже схватиться за копье, ибо его правая рука висела, как обрубок дерева, и все тело было разбито. Ительмен, по праву победителя, снова встал на середине, вызывая соперников.

— Таковы люди Куру, — сказал он ломаным оленным наречием, обращаясь к зрителям и комментируя вызывающие слова побежденного Палланца. — Этими руками мы медведей душим.

По обычаю южных Ительменов, он прежде всего хотел прославить племя матери, хотя она проиходила с далекого острова за тремя проливами, где он никогда не был.

Палланцы рассвирепели, но толпа зрителей слишком явно сочувствовала победителю, чтобы они могли открыто взяться за оружие. Вместо того двое молодых воинов спустилась в стан и принесли оттуда охапку длинных костяных осколков, которые употреблялись тогда повсюду для выделки стрел и копии. Ваттан, горевший желанием помериться силами с молодым Ительменом, уже вступил на шкуру, и оба они обнажили до пояса тело, избирая тот способ борьбы, который требовал наибольшего искусства. Бросая злобные взгляды на обоих противников, Палланцы принялись обтыкать края шкуры костяными осколками, прочно укрепляя их в снегу остриями вверх. В толпе послышались неодобрительные возгласы. Состязание внезапно приобретало смертельную опасность, ибо неудачный борец, упавший обнаженным телом на острые осколки, рисковал получить тяжелые раны, но Палланцы в качество хозяев имели право предлагать какие угодно условия.

Борьба завязалась, но три очередные схватки прошли без всякого перевеса в чью-либо сторону. Ваттан дважды поднимал и бросал наотмашь Ительмена, но тот постоянно становился на ноги, как кошка. С другой стороны, Ваттан оказался гораздо крепче Палланца, и никакие ухищрения душителя медведей, никакие предательские «подножки» не могли сдвинуть его с места. Отбросив от себя цепкого потомка Куру в третий раз, Ваттан вдруг нагнулся и надел свою меховую рубаху.

— Будет с тебя! — сказал он молодому Ительмену. — Пойдем отсюда!

Душитель медведей хотел возразить, ибо слова Ваттана как будто утверждали превосходство силы над ловкостью, но передумал и, быстро одевшись, последовал за соперником.

— Как тебя зовут? — с любопытством спрашивал Ваттан, удивленно рассматривая тонкое и крепкое тело ительменского борца.

— Колхоч! — отвечал Ительмен, поправляя на голове свою вышитую шапочку.

— И где вы растете, такие? — бесцеремонно приставал наивный пастух.

— Моя земля мыс Кужи[16], — спокойно отвечал Ительмен. — Где два моря сходятся… так! — Он выставил вперед сильно согнутый локоть. — Крутые утесы!.. Наши дома, как птичьи гнезда… там! — И он показал рукою вверх.

— Никогда не видал, такого цепкого бычка, — сказал Ваттан. — Хочешь, побратаемся?

Ительмен подумал немного, потом схватил левую руку своего нового друга, поднес ее ко рту, и глубоко запустил зубы в мякоть кисти, и слизал выступившую кровь, потом подставил новому другу собственную левую кисть. Ваттан с удивлением посмотрел на этот волчий прием, однако, подражая Ительмену, тоже укусил его руку до крови.

— Но только этого мало, — сказал он, тщательно вытирая рот после неприятного вкуса человеческой крови. — Вот погоди, оленя убьем, его кровью помажемся. А мясо себе возьмешь!.. — прибавил он по щедрой привычке оленевода.

Побратимство между людьми различных родов издавна было в ходу в северных тундрах и лесах, смягчая междуплеменную ненависть, ибо такие союзы считались священными и не уступали крепостью самому близкому родству.