Восемь знамен

— Кому-нибудь расскажу, обещаю тебе, — ответил Мартин.

Глава 7 РАССЕРЖЕННЫЙ ЛЕВ

Январь следующего — по христианскому календарю 1839-го — года «Королева Янцзы» встретила на якоре неподалеку от города Циньцзяна у южного конца Великого канала. Мартин действовал теперь по указаниям из самого Пекина — указаниям, которые он не показывал даже своему отцу или брату, потому что инструкции предписывали держать все в тайне.

Сам факт его подчинения приходящим из несусветной дали приказам, скрепленным печатью брата императора принца Хуэя, показывал, как отличались теперь умонастроения Мартина от взглядов его семьи. Легко было предположить, что отец и Адриан не поймут мотивов, вызвавших его доклад вице-императору, поскольку не видели собственными глазами разрушающего воздействия опиума, и что они приложили бы все усилия, дабы заставить Мартина вообще не писать этот доклад, мотивируя это нежеланием вмешиваться в дела других варваров.

Столь же легко он убедил себя в том, что не стоит рассчитывать на ответную реакцию в связи с докладом варвара, пусть даже носящего имя Баррингтонов. Как бы ни было велико его желание излить в своем докладе гнев и, вероятно, чувство вины от всего увиденного, он тем не менее полагал, что подобно многим докладным запискам его послание будет отправлено в пыльные архивы вице-императорского дворца, где благополучно и канет. Поэтому совершенной неожиданностью стала новость о том, что его доклад переправлен в Пекин. Но еще большее удивление вызвало решение Пекина принять по его докладу определенные меры. Император Даогуан, как правило, не прибегал к насилию. По характеру полная противоположность своему отцу, он, казалось, имел в жизни единственную цель — деньги, предпочитая их копить, а не тратить на какие-то грандиозные затеи; так, он отменил ежегодные поездки на охоту в Жэхэ, сочтя их чересчур дорогостоящими.

Мартин не сожалел о сделанном. Даже если забыть об увиденном собственными глазами, он все равно считал отвратительным стремление соотечественников наводнить целую страну столь разрушительным зельем просто потому, что у них нет денег для честной торговли.

Не испытывал он никаких добрых чувств и к чиновникам, вроде губернатора Вэня, наживавшихся на болезненном пристрастии своего народа. Вмешиваясь в чужие — в представлении отца и Адриана — дела, он в то же время уверенно смотрел в будущее: если императорское правительство решит запретить незаконную торговлю в Кантоне, это будет означать конец проникновению сюда варварских купцов, отчего Баррингтоны только выиграют.

Этот козырь он мог с легкой душой выложить перед отцом и братом, но не стал этого делать, потому что с головой ушел в свою собственную тайну. В мире, где красота продавалась на каждом углу, прелюбодеяние подверг бы осуждению любой здравомыслящий человек. Но прелюбодеяние с золовкой выходило за рамки всякого приличия.

Однако как мог он устоять перед женщиной — женщиной своей расы, такой красивой, кажущейся такой несчастной из-за дурного обхождения мужа… и так страстно его желавшей? После возвращения он с первого взгляда понял: их влечение друг к другу непреодолимо; через сорок восемь часов она была в его постели.

Ему приходилось ступать по лезвию ножа. Чуньу знала об их связи и более того — поощряла ее, охотно стояла на страже, когда ее господин с золовкой предавались греху. Она считала долгом угодить своему повелителю, возможно, потому, что сама постарела и подурнела, и наилучшим способом обеспечить будущее было держать в своих руках тайну, грозящую хозяину опасностью.

Но что значила опасность, когда он мог обнимать это цветущее бело-розовое тело, целовать эти страстные губы, любоваться блеском каштановых волос?

Мартин Баррингтон впервые видел сампан с таким роскошным убранством, начиная с установленного посреди палубы красного шелкового подога с подобранными в тон боковыми занавесями и кончая сверкающими на солнце до блеска отполированными веслами. А вот человек, который вскарабкался по трапу на джонку, явно не относился к маньчжурской знати, это был китаец — небольшого роста, худощавый, с тонким лицом и твердым взглядом.

— Баррингтон, — он коротко улыбнулся, — я Линь Цзэху, специальный уполномоченный императора. Прислан для восстановления порядка на юге. Вы будете выполнять мои указания.

В начале марта «Королева Янцзы» вошла в широкое устье Жемчужной и стала подниматься вверх по реке. Этому предшествовал трудный переход вниз от Янцзы по бурному Восточно-Китайскому морю, над которым все еще ревели зимние штормы, и поэтому Линь и его люди большую часть пути лежали пластом, сраженные морской болезнью. Но в спокойных водах реки они быстро пришли в себя, и сейчас с верхней палубы Линь наблюдал, как над берегом все четче вырисовываются пагоды Кантона.

— Какие указания вы получили превосходительство? — поинтересовался Мартин.

— Я здесь для того, чтобы покончить с опиумной торговлей.

— Да, но каким образом вы предполагаете это сделать?