Восемьдесят сигарет

Что ещё? Петля? Не-а. Получится либо наглухо, либо откачают на месте. Да и какая, в сущности, разница – гвоздь в лёгкое, таблетки или петля на шею. Главное – результат. А результат должен быть такой: я практически убиваю себя, и местное начальство экстренно этапирует меня в больничный лагерь.

Такие дела.

Расстегиваем рубашку… Упираем гвоздь в тело… чуть ниже… так… прекрасно. Нужно нащупать зазор между рёбрами. Это не совсем легко. Чёрт его знает, в ребро бы не попасть.

Я давлю пальцем. Не очень-то и сильно, но чувствую, как лёгкая боль растекается по всей левой стороне грудины. Что же я тогда должен почувствовать, когда воткну гвоздь? Ох, блин.

Ладно.

Теперь осталось только шарахнуть со всей дури ладонью по шляпке.

Раз…

Два…

Вы ещё здесь? Уходите. Нечего вам на это смотреть.

Три…

24

Поднявшись с пола, Нина спокойно подошла к столу и, достав из пачки сигарету, сказала будничным голосом:

– Подай зажигалку. Я свою где-то потеряла.

Лицо её не выражало никаких эмоций. Нельзя было сказать, что она сейчас испытывала. Но это говорило Токарю, пожалуй, больше, чем если бы Нина расплакалась, устроила истерику или набросилась на него с кулаками.

Токарь понимал, что в этот раз он явно перегнул палку. Вряд ли такое сойдёт ему с рук. Сходило, и не раз сходило. Только не теперь. Кто были те девки, которым прилетало от него? Шалавы. Дешёвки, привыкшие к такому обращению. Они, конечно, Нине не ровня, нечего и сравнивать.

«Дурак! Идиот! Что ты наделал?!!» – проклинал себя Токарь, протянув ей Зиппо.

От ненависти, от ослепляющей злобы, которые затмили его рассудок, когда Нина буквально назвала его педиком, не осталось и следа. А вместе с ними улетучилась и героиновая эйфория. Они сменились чувством глубочайшего раскаяния в тот самый миг, как только кулак его взлетел в воздух. Но было уже поздно. Всё, что успел сделать Токарь, так это немного смягчить удар, в самый последний момент отдёрнув руку. Если бы он ударил Нину в полную силу, она бы сейчас вряд ли стояла на ногах и курила. Правда, это ничего не меняло. Она его не простит. Но почему она так спокойна?! Хотя, конечно, – она слишком породиста, чтобы закатывать скандал и реветь. Вот сейчас она неторопливо докурит, соберёт свои вещи и, не глядя на Токаря, словно его вовсе нет в этой комнате, навсегда уйдёт.

Нужно было что-то делать! Попытаться её остановить. Хотя бы попробовать, пока она ещё здесь.

– Нина, Ниночка, ну прости меня, – задыхаясь, зашептал Токарь, – я дурак!

Он подошел к ней, остановился в нерешительности за спиной.

– Ну ты тоже хороша. Думать ведь надо, что говоришь.

«Не то, не так!» – мысленно укорил себя Токарь и вновь затараторил невнятное:

– Прости, я кретин! Безмозглый кретин!

Нина продолжала стоять неподвижно, и хотя сигарета её уже лежала, докуренная и затушенная, в пепельнице, девушка не торопилась уходить. Это придало Токарю уверенности. Он осторожно прикоснулся к её плечам. Нина позволила это сделать. Тогда он поцеловал их. Девушка отозвалась лёгким трепетом, подалась спиной назад. От плеч Токарь перешёл к шее. Его поцелуи становились жарче, прикосновения рук – резче. Обхватив её талию одной рукой, он с силой развернул Нину лицом к себе и впился губами в её окровавленные губы.

Нет, она никуда не уйдет. Она его, только его!

– Ты моя!

Токарь пылко хватал её упругую грудь, бёдра, плечи, вцеплялся в волосы; руки его метались по прекрасному Нининому телу, и нигде он не мог задержать их даже на секунду. Он хотел трогать её везде одновременно.

– Приглуши свет, – с придыханием сказала Нина, – не хочу, чтобы ты смотрел на меня такую, – она провела тыльной стороной ладони по разбитым губам.

– Прости меня.

Токарь щёлкнул выключателем, и номер погрузился в сумрак. Слабый свет, пробивавшийся через зазоры в двери ванной комнаты, тускло выхватывал из темноты силуэт Нины.