Вы не поверите, но было время, в самом начале моего заключения, когда я завидовал тем, кого отпускали по актировке (досрочное освобождение в связи с неизлечимой смертельной болезнью). Не сомневайтесь, многие испытывают те же чувства в первые месяцы – чёрная зависть к живым трупам, дрожащими, непослушными руками собирающими свои пожитки. Я и теперь немного им завидую, тем более в последние часы. Но я болею всего ничего, около полугода. Актировки мне не видать, как своих ушей. А пускай бы и подыхал уже, хрен ещё документы подпишут на неё. Всегда тянут до последнего: вдруг ошибка какая и человек на поправку пойдёт, а его на волю раньше времени отпустили. Он уже мочится под себя, дышит через катетер, лёгкие или печень выблёвывает, а актировку всё не подписывают, перестраховываются. Был один мужик с саркомой Капоши. Премерзкая разновидность рака кожи, убивающая в основном больных СПИДом. Так вот, тот мужик дышал-то уже через раз, всё тело в бурых пятнах, на ящерицу похож, не сегодня-завтра помрёт, а всё держат. Говорят, его всё-таки отпустили по актировке. Задним числом. В один прекрасный вечер он скончался, врачи состряпали нужную справку (как она, оказывается, быстро и легко делается), сунули ему в нагрудный карман и вынесли труп за территорию тюремной больницы. В паре метров от главного входа лавочка была, на неё и водрузили. Стало быть, вышел мужик, всё как положено, сел на лавку, а что там дальше было – не наши проблемы.
Может, и брехня, только я ничему такому не удивился бы. И волки сыты… а на овец плевать.
Ни один писатель, ни один режиссёр никогда не сможет передать вам картину фаталистской философии заключённого в полной мере. Те, у кого ВИЧ, стоят на учёте в тюремной больнице, и систематически сдают анализ на вирусную нагрузку. «Ну как, – спрашиваете вы их, – что показали анализы?» – «Да пиздец, – лениво отвечают они, дёрнув плечом, и продолжают смотреть телек, висящий под потолком в углу барака, – до сотни упало. Говорят, срочно нужно проходить терапию».
ВИЧ – это пустяк, ерунда. Он страшен для розовых шёлковых простыней, для галстуков с золотым зажимом, для гольфиков и косичек, спешащих в школу, для барбекю за домом и подарочных коробочек из дорогой бумаги с безделушками внутри. Для тех, кто живёт. И не видит смерти в ближайшие лет двести.
А мне столько и не надо. Мне, если откровенно, хватило бы и десяти. Пяти. Двух лет жизни. Только бы за пределами этих стен.