Восемнадцатый скорый

— Погоди, погоди, милый, — шептала она, слабо противясь его ласкам, отстранение, потерянно смотря по сторонам, закинув голову назад, жадно, торопливо дыша, словно бы ей не хватало воздуха…

Алексей и сам не мог понять, что случилось с ним, как наконец все это произошло. Он тихо целовал ее обнаженное плечо, чувствуя свою вину перед ней, не зная как теперь искупить ее.

— Но почему ты ничего не сказала? Почему? Я ведь не знал. Я думал…

Алексей осторожно кончиками пальцев касался ее виска. Он был ошеломлен, смят тем, что случилось минуту назад. Ругая себя за минутную слабость, он винил и ее за то, что она уступила ему. Не сумев до конца разобраться в своих чувствах к ней, он понимал, что происшедшее здесь, в номере, накладывает на него определенные обязанности.

Антонина молчала, подтянув повыше простыню, укрыв лицо. И он, решив, что она, потрясенная случившимся, вероятно думает о возможных последствиях, о расплате за эту минуту слабости, когда рассудок уступил место страсти, принялся утешать ее, изымая из души самые ласковые, самые нежные, как думалось ему, слова, обещая ей все, что только мог, что было в его силах.

— Не надо, Алеша, — тихо сказала она, — не надо!

Алексей ожидал увидеть в ее глазах слезы — это было бы по крайней мере естественно, но увидел сухие, блестевшие веселым блеском глаза. Это показалось ему странным и даже оскорбительным.

Его снова начали одолевать сомнения. «Уж не кроется ли за этой невинностью тонкий расчет», — думал он, присев на край кровати, внимательно приглядываясь к ней, лежащей тихо и спокойно.

Ему важно было снова увидеть ее глаза, получить подтверждение своим догадкам. Он предложил ей выпить вина. Она ничего не ответила, но когда он поднес ей фужер, села на кровати, опершись на локоть, стыдливо держа у подбородка зажатую в кулаке простыню. Глаза ее блестели, но не сухо и весело, как показалось ему прежде. Он заметил, что они еще не успели просохнуть от слез. «Скотина, какая скотина, — ругал он себя, — тоже мне возомнил, что осчастливил…»

Он шумно выпил вино. Антонина свой фужер осилила с трудом. Было слышно, как мелко постукивают о край стекла ее зубы, как она останавливается передохнуть, сдерживая нервную дрожь.

Алексей чувствовал себя прескверно, но не знал, какие еще слова сказать в утешение ей.

— Не терзайся, — сказала она, приближая свое лицо. — Ты не виноват. Ничьей вины тут нет. — Она гладила его щеки, а он, опустив голову, вслушивался в интонацию ее голоса, обнаруживая в нем совершенно новые нотки, словно бы с ним говорила вовсе не она, Антонина, а умудренная жизнью, житейским опытом взрослая женщина.

Алексей понимал, что он теперь не вправе взять и вот так запросто уйти от нее в казарму, хотя, пожалуй, так было бы лучше, можно было спокойно, не торопясь, поразмыслить над всем происшедшим, выбрать какое-то единственно правильное решение. Было чертовски неудобно и стыдно за себя.

— Иди ко мне, — сказала она, протягивая к нему руки, матово и нежно светящиеся в темноте номера. — Иди, — повторила она. И он, снова пьянея от запаха ее сильного, молодого тела, торопливо стал искать ее губы.

Теперь он нисколько не сомневался, что любит ее, любим ею. Они лежали рядом, тихо и нежно лаская друг друга. За окном слышался постепенно стихающий к вечеру шум города.

Алексей остался у Антонины до утра.

— Спи, милый, — уговаривала она его. — Не печалься ни о чем…

Он, чувствуя прикосновение ее теплой ладони, впадал в короткую дрему, но тут же спохватывался, вспомнив о том, что она завтра уезжает.

«Как же так, — думал тревожно он, — она уедет, а я останусь здесь. Нет, нам никак нельзя порознь. Хотя и говорят, расстояния — испытание для людей, но кому не известно, что именно расстояния и притупляют, а порой и губят эти чувства. Я достаточно взрослый человек, чтобы принимать вполне самостоятельные решения. Раз я люблю ее, так что же тогда мешает мне жениться, привезти ее сюда, сделать так, чтобы нам никогда не разлучаться.

Все, казалось бы, просто. Но когда он начинал думать о том, как на деле осуществить этот план, — тут же возникали всякие сложности: работа, жилье… И главное, он пока что ничем не мог помочь ей. Так что ей целиком нужно было положиться на себя.

— Не забивай себе голову, — просила она, слушая его. — Я все равно сейчас не смогу оставить мать. И потом, там меня ждет девочка.

— Какая еще девочка? — изумился он.

— Потом расскажу, — пообещала она. — А сейчас спать, спать, — говорила она ему чуть ли не приказным тоном, — а то завтра клевать носом будешь. Все когда-нибудь образуется. Все будет хорошо…

В том-то и дело, когда-нибудь, но за это время может случиться всякое. Ему, конечно же, не хотелось думать о худом, но кто же может предугадать свою судьбу?

Лишь на рассвете им удалось ненадолго вздремнуть. Разбудил их все тот же знакомый голубь, принявшийся громко ворковать. Было начало седьмого. Алексей быстро оделся и, хотя она уговаривала его перекусить что-нибудь, к еде они так вчера и не притронулись, — заспешил в училище.