Восемнадцатый скорый

Слова дежурного ободрили его. И, услышав за дверью шум почти такой, как и в школе, когда кончаются занятия, Сергей решительно открыл дверь и встретился с любопытными взглядами сидевших в классе. Их было человек десять — пятнадцать. Человеку в коричневой кожаной куртке, стоявшему за преподавательским столом, волнуясь, объяснил, что привело его сюда. «А ну-ка, а ну-ка, — сказал преподаватель, снимая плакат, закрывавший черную доску на стене, — это интересно, бери-ка мел и рисуй».

И Сергей, кроша о доску пересохший мел, быстро набрасывал чертеж, поясняя что к чему. «Интересно, весьма интересно», — приговаривал преподаватель, поглядывая со стороны на чертеж, бросая беглый взгляд то на Сергея, то на притихших пилотов.

У Сергея горели уши, щеки. Он весь напрягся в тревожном ожидании.

— Так, так, — преподаватель подошел к доске, пошевелил губами, словно стараясь что-то уяснить, провел пальцем, повторяя прямые линии чертежа.

— Скажи-ка нам, юный воздухоплаватель, а какова нагрузка на единицу поверхности крыла?

Сергей ответил. Человек в кожанке сдвинул брови, покачивая головой:

— Ну что же, расчет верный.

Он вновь нахмурил брови, всматриваясь в чертеж, затем озорно сверкнул глазами:

— А что, здорово рассчитано. Молодец.

Сергей не ждал такой похвалы, такой заинтересованности незнакомых ему пилотов, которые, обступив его возле доски, трогая за плечи, локти, давали ему советы, а он смущенно, растерянно кивал, слушая их, стараясь запомнить главное.

— Как построишь, дай знать, — сказал напоследок преподаватель. — Привезем тебя с твоим аппаратом сюда. На нашем аэродроме и будешь опробовать…

Математичка требовательно стучит мелом по доске. Сергей быстро обегает глазами класс, стараясь понять, кто же именно так раздосадовал ее.

— Это, между прочим, к тебе, Мальцев, относится, — говорит учительница, поймав недоуменный взгляд Сергея.

Он и не пытается оправдываться..

— Скорей бы звонок! — не скрывает своего нетерпения Баранов. Он откровенно с хрустом потягивается.

XIV

Восемь старых лыжных разнокалиберных бамбуковых палок, которые ему удалось выпросить у школьного физрука, удачно складывались в два крыла и стабилизатор, длинный бамбуковый шест для прыжков в высоту, сломанный посередине и валявшийся в школьной кладовке, тоже пошел в работу. Сергей склеил его казеиновым клеем, для большей прочности крепко обмотал изоляционной лентой. Этот бамбуковый шест, пройдя над велосипедной рамой, должен вместе с рамой стать опорой для крыльев и стабилизатора.

Три недели ушло у него на раскрой и прошивку рваных простынь, пропитку их для прочности сложным составом. И крылья, и стабилизатор, и остальные детали аппарата он делал тайком, в заброшенном, с высаженными рамами, сыром, сложенном из железнодорожных шпал бараке на окраине поселка, где раньше, когда прокладывали шоссейную дорогу, жили дорстроевские рабочие. Недалеко от барака валялась черная, в оплывах гудрона железная печка, источавшая и сейчас горьковатый, специфический запах.

От его дома до барака дорстроевцев было километра три с половиной. Но теперь, став обладателем прекрасного харьковского велика, Сергей не считал это за расстояние. Одно удовольствие — промчаться по сухому, поблескивающему на солнце шоссе, слушая легкий посвист стальных спиц и мягкое лопотанье хорошо подкачанных шин.

У барака он резко осаживал быстрый велик, убеждаясь в надежности и безупречности тормозов. Заслышав привычный звук, из-под барака, радостно поскуливая, непомерно вытягиваясь в длину гибким худым телом в золотисто-рыжей шерсти, вылезала бездомная собака, прозванная им Динкой.

Потрепав за ухом, Сергей спешил сунуть ей захваченные из дому кости, хлебные корки, вареную картошку. Делал он это украдкой от матери, и вовсе не потому, что та могла запретить таскать куски из дому — мать была сердобольной. Просто пришлось бы рассказать все о Динке и о дорстроевском бараке.

Осмотревшись по сторонам, он сбрасывал ржавую петлю с осевшей хлипкой двери и ступал в полутемный, отдающий сырым, нежилым запахом коридор.

Динка вскакивала следом за ним, вертясь под ногами, продолжая ластиться, слегка прихватывая зубами штанину, теребя ее.

— Ты уж не мешай, пожалуйста, — просил он, поднимая с пола старую расшатанную лестницу с тремя перекладинами, что было весьма кстати — не всякий рискнет полезть по такой лестнице на высокий чердак.

— Пусти. По-хорошему прошу! — старался как можно строже говорить Сергей.

Но Динка повизгивала от радости, толкалась мордой под мышки, щекоча его. И как только он заносил ногу на лестничную ступеньку, заливалась обиженным лаем.

Сергей делал ей с чердака знаки, призывая молчать, не привлекать, внимания к дорстроевскому бараку, стоявшему вблизи от шоссейки.

Динка обиженно ложилась под велосипедом, уткнув морду в передние лапы.

— Вот и молодец, лежи и охраняй, — негромко хвалил он, а сам принимался за работу.