Вошь на гребешке (СИ)

  Черна вздрогнула и огляделась. Ложка в руке. Пустая тарелка. Пещерка, тусклый свет плоскости. Иное время, никак не связанное с тайной, подсмотренной в слоении. Кто была та женщина? Вальз, это несомненно. Она умирала, была лютая зима - из давних, какие полвека назад едва не сгубили лес. Как сложилась жизнь старого анга? Почему он упоминал королеву? Если он ушел на юг, можно ли перебрать имена и угадать, кто он был? Анг незнакомый. Повадка не северной выучки. И не запад - таких воинов Черна повидала достаточно. Зенит, но у каждого все равно есть исходная школа и первый учитель.

  - Не могу я сжечь список, - продолжал сердиться старый монах, перемешивая на сковороде овощи. - Хоть бы глянь. Прочти, обдумай, с небесными покровителями посоветуйся, а там я уж - сожгу. Матерь божья мне в помощь, сожгу.

  - Кто они? - со стоном уточнила Черна, опасливо косясь на мятую бумажку.

  - Упыри, - веско приговорил дед. - Кровью людскою питаются. Ворочают армиями и злу привержены.

  - Ты помолись за их души, просветлеют или хоть зубов лишатся, - предложила Черна. - Так вроде и надо. У вас.

  - Топором таких только и крестить.

  Черна сгребла сгибом пальца остатки месива со дна тарелки и облизнулась. Как спорить со старым монахом, едва способным стоять на ногах от голода и слабости? Он сегодня пережил большой страх и все же добрался до пещеры - кормить более здоровую спасительницу... Перевернув бумажку, Черна встряхнула её, щурясь и едва разбирая каракули незнакомой письменности. Плоскость скудно делилась знаниями, сокрытыми за барьером от общей жадности и лени.

  - Муссолини.

  - Тут недалече, - оживился старик. - Этого первым, ну и нашего уж, я пока не решил, а может и не одного, с божьей-то помощью...

  - Гитлер.

  - Обязательно, - с нажимом утвердил старик. - Этот на севере тьму копит. Там вон. Далеко. Козлище с крыльями явился к нам в Монтсеррат с их людьми.

  - Что же ты козлище не внес в список впереди прочих? - повела бровью Черна. - Сталин.

  - Этот подальше, на востоке, - махнул старик. - Вовсе злой злодей. Так у них и поют: весь мир, значит, до основания. Снести. И веру, и храм, и...

  - Черчилль. Смешное имя. Чер - как у меня начальный слог, звериный.

  - Звериный, - закивал старик. - Он и есть зверь.

  - И еще и еще, - дальше читать имена вслух не было смысла. Черна нахмурилась, стараясь сохранить серьезность и не обижать старого монаха. - Дед, давай уговоримся. Ты помолись и все прочее сделай, что важно для бога. Попроси помощи здешней святой и составь список хороших хозяев, вот на столько же имен, не менее. Тогда я займусь плохими.

  - Где ж их взять, хороших, - в запальчивости отмахнулся монах. Уныло сник. Сел, косо глянул на Черну. - Зря, богоугодное дело. Вот жгли ведьм - оно тоже было не вполне ладно, а для благого начинания. Детишек спасали, так я вижу.

  - Добрый ты, - улыбнулась Черна. - Свой ужин отдаешь мне. Детей учишь. Травки собираешь, лекарства делаешь. Добрый, простой... В Нитле был бы ты уважаем и вырос в интересного анга, но уж никак не в вальза. Живи на горе, дед. Не надо тебе пробовать исправить такой большой мир. И мне не надо. Пусть его... крутится, как умеет. Лишь бы без посторонних козлищ.

   Глава 18. Влад. Путь боли

   Нитль, лес на границе зенита, тропа крови Тоха

   Он без оглядки улепетывал с поляны, оставляя за спиной ужас человечьего выражения на звериной морде. Он брел и рвался вперед, спотыкаясь на вроде бы ровном красном корне - и не мог убежать, не мог сморгнуть картинку так, чтобы она не стояла перед глазами.

   Игра ли все, что здесь творится? Вопрос утратил смысл, выродился в иной: какую цену надо оплатить, чтобы очнуться дома? В привычном мире большого города, где величайшим ужасом казался матерящийся после недосыпа и скандала с женой очередной шеф, инвестор или просто денежный мешок. Нет, не так. Путь даже - назад на ту свалку и прямо под черное дуло, лишь бы умереть человеком и не успеть знать о себе то, что хуже клейма, что теперь не изъять из памяти. Как ты кричал, ощущая полнейшее бессилие и поддавшись отчаянию. Как был слизнем, и чьи-то руки брезгливо цепляли ничтожную вещь и бросали в корзину. А затем ты вроде бы стал человеком, но все сделалось еще хуже: ты собственными усилиями подтвердил ничтожность, отраженную приговором в остановившемся взгляде буга, когда его череп раскроил друг Тох лишь потому, что заигравшийся Влад не оставил выбора...

   Все мы видим себя неплохими людьми. Да, живем довольно тихо, играем в войну на экране, не морщась смотрим, как хлещет электронная кровь. Обожаем взбодриться, наблюдая из удобного кресла фильм ужасов в сколь угодно безупречной трехмерности. Все равно она - фальшивая. А мы настоящие, и наше мужество не подделка, так? Случись что действительно страшное в жизни, мы не дрогнем. То есть, может и дрогнем, но уж затем сразу стиснем зубы и отстоим свое. Пожалуй, иначе и нельзя. Человек не может существовать без иллюзий, которые, как одежда толкового дизайнера, маскируют недостатки и подчеркивают достоинства. Это делает нас сильнее, помогает выжить и не быть раздавленными безразличием больших городов.