Вошь на гребешке (СИ)

Враг с трудом поднялся, опираясь здоровой рукой о столешницу. Не оборачиваясь, потащился к двери и далее по коридору, цепляясь за стену и ускоряя шаг. Черна смотрела в спину. Она превосходно знала, сколько 'весит' в Нитле её взгляд и догадывалась: здесь он стал еще тяжелее. Не бежать и не визжать уходящему все труднее. Он впал в панику и кусает щеку или язык, желая сберечь остатки рассудка. Воткнутый клинком в спину взгляд расплющивает, подтверждая: анг пребывает в последней степени ярости, вот-вот выйдет из себя... И тогда люди плоскости узнают много нового о даре подобных Черне. Правда — узнают за миг до смерти. И, скорее всего, не успеют понять.

Черна зашипела сквозь зубы выдох, стравливая гнев. Надо держать себя на жесткой сворке. Надо помнить, что лечение только начато и прошло первую стадию, полное восстановление изрядно замедлится при выходе из себя.

Во дворе уже творилось невесть что. Главный человек среди 'серых' очнулся и орал в голос, надсаживался, наотмашь бил подчиненных по лицам и спинам рукоятью оружия. Он рычал, скалился, пряча за этой маской страх. Ужас, способный вывернуть наизнанку. Враг это знал и торопился спастись, следуя инстинкту, а вовсе не долгу перед хозяином или интересами загадочной миссии.

Одна за другой взревели машины, пробуравили ночь желтыми спицами света. В кузова кидали мертвых и жаждали уцелеть, чтобы не лежать вот так же на холодном и мокром, отражая пустыми глазами тусклость луны и вбирая тьму последней ночи...

— Сие есть чудо и исполнение пророчества, — сообщил за спиной голос старика. — Ибо сказано: не ступит враг в обитель, глас божий его вразумит.

— Я сказала: сидеть тихо.

— Ты есть орудие его или более того, снизошла ты к нам, грешным, чтобы... Чтобы мы обрели надежду, — старик запнулся, подбирая слова и не пробуя покинуть коридор и вернуться в комнату, как было велено.

— Я человек, — рассердилась Черна, тоже шагая в коридор. — Меня занесло сюда издали и временно. У меня дело. Это все, что стоит знать.

— Помнится, ты назвалась Черной, — хитро прищурился старик. — Я Игнатий, отец Игнатий. Однако же победа одержана, а это достойно скромного торжества. Я смиренно попрошу настоятеля. Может быть, дозволит заколоть барашка? Детям, только детям и нашей спасительнице.

Старик удалился, шаркая, кряхтя и тараторя все быстрее и громче. Вдали еще рычали машины, а он уже вроде бы забыл об их существовании. Черна хмыкнула и оглянулась. Настоятель замер на пороге и был он куда ближе к тому представлению, какое в Нитле соответствует человеку плоскости: он сомневался, он взвешивал на одних весах — правду, силу и пользу, словно их возможно сравнивать.

— Серые вернутся скоро, но без угроз, — тихо сказала Черна. — Придет важный человек. Очень важный. Я скажу, что ему передать. Больше не будет вреда этому месту. Обещаю. Прошу дать знать Игнатию, что я пошла... домой.

Настоятель кивнул, не найдя годных слов и плохо понимая происходящее. Черна усмехнулась, оглядела двор и зашагала к лестнице на стену. Ей что-то крикнули вслед, охнули — но воительница уже падала через парапет, в петли корней и упругие ветви леса. Она знала, что старик придет нескоро. Можно отдохнуть и обдумать вечер, новые обстоятельства и планы. А заодно дать время Игнатию для того же.

До пещеры Черна добралась быстро, спина не ощущала слежки. Гонец, вероятно, давно отправился в обратный путь, утомившись ждать в неизвестности: его шаги слышались еще в пути к пещерке, на тропе под самыми стенами замка. Черна легла, прикрыла глаза и задремала, во сне восстанавливая события вечера и соединяя в нечто связное обрывки воспоминаний о пребывании в спайке.

Бой с Руннаром не давал ни единого повода гордиться собой. Сегодняшний бой в плоскости был тем более неприятен. Спонтанное вмешательство, необдуманное решение и риск для многих людей, постоянная защита которых ей, не здешней, непосильна. Между тем, охота началась. Она будет искать шааса. В то же время сама она — явный враг для шааса и всех, кто явился в плоскость из исподья. Хуже, она — желанная добыча при пленении. Ведь пленить можно не только тело. Она вступила на скользкий путь. Кто завтра приставит нож к горлу одних, чтобы она извела других? И, когда это случится, будут ли попытки выручить толковых людей свободным выбором — или следованием чужому плану? Это вопросы для вальзов и хозяев замков, она лишь анг, её сердца хватает на оценку теплоты живого огня и искренности держателя огнива. Но оценивать здесь, в мире безответсвенности — каждого? Каждого встречного...

— Плоскость, — сквозь зубы процедила Черна, зевнула и глубже ушла в сон, отбросив непокой.

Очнулась Черна от бормотания старика, стука сковороды и потрескивания зерен на раскаленной поверхности. Пахло ужином. Значит — сытостью и здоровьем. Черна села, недоуменно хмыкнула, поймав легкий листок, ожидавший её внимания поверх одеяла. Накрыл спящую, конечно же, заботливый ворчун. Он же положил листок. Черна прочла, покривилась и повторила с чувством:

— Плоскость!