Из небытия Черна возвращалась в сознание и прежде, но тогда не пересиливала полудрему, утомление и слабость мешали отделить явь от морока. Помнился старик, тот самый, которому был уделен отросток рудного крапа. Старик сетовал на свой малый опыт лекаря, на скудность припасов и ненадежное, последнее время. Он твердил про осень. Пустые кладовые, октябрь и 'попущение божье и в тридцать девятом, и в нынешнем сороковом, мирном лишь на взгляд слепого'. Название года ничего не давало. Но Черна запомнила. А старик все сетовал и не унимался, повторял сокрушенно: миру конец, смерть косит людей, а впереди и того хуже грядут испытания. Под бормотание деда спалось глубого и тихо. Он принадлежал к числу говорливых жалобщиков, склонных изыскать изъян во всяком деле и не отчаяться. Он ждал конца света, однако ничуть не менял правил жизни. Молился, лечил больную, обсуждал с самим собою, как добыть дров к зиме. Вероятно, конец света во всем ужасающем величии не отвлек бы ворчливого деда от готовки ужина или поучений нерадивым юнцам.
Сейчас деда поблизости не было. Черна села, первый раз внимательно осмотрелась. Пещерка. Ложе наспех собрано из тонких палок, связанных веревками. Поверх несколько облезлых шкур, затем довольно чистая простыня. Есть и добротное, плотное одеяло. Из одежды на самой больной лишь просторная рубаха чуть выше колена. Обе незначительные открытые раны уже заросли, их тщательно промывали и перевязывали, кожа и теперь хранит запах полезных мазей. На плоском камне у изголовья аккуратно расставлены кувшин, кружка и несколько плотно укупоренных пробками склянок с лекарствами. Выход из пещерки занавешен тканью. Смеркается, и теперь внутри довольно темно даже для зрения опытного анга.
Мир вообще воспринимается кое-как, сперва хочется сказать — тускло. Но беда в ином: она не приладилась смотреть. Дома закон рассчитан на объем пяти лучей и норовящий пронзить зенит конус тьмы, а тут принято говорить о четырех сторонах света. Наречия за время болезни улеглись в сознании, им не тесно и друг с дружкой они не путаются. Зато помогают нехотя принять здешний миропорядок. Нет зенитного луча, нет и конуса тьмы — мир плоский для внутреннего зрения. Внизу тьма исподья, вверху сияние небес, а посреди тонким слоем — обиталище для живых, отгороженное от сложного и подлинного в понимании Черны бытия занавесью обыденности, привычки и самоограничения.
Люди тут верят в высшие силы — старик им молится всякий день, тем дополняя лечение. Из души его исходит сияние живого серебра, а дед упрямо относит и это к заслугам высших. В понимании человека Нитля ничто не дается просто так. Хоть криком кричи требования к богам, а покуда сам не приложишь усилия, чтобы сдвинуть камень, он останется на месте. Это не отменяет наличия в картине мироздания загадочных высших сил, однако лишает людей возможности отгородиться ими от своей же слабости. Черна зевнула, буркнула самой себе пояснение: 'Мы — взрослые, а боги следят лишь за дурными детьми, как здешние'.
Бегун все спешил по тропе, охал, сетовал на сумерки и удаленность места. Шаги приблизились было, но затем стали вновь удаляться: тропа сделала петлю по склону и потянулась в низину, чтобы оттуда вынырнуть у самого жерла пещерки. Черна еще раз осмотрелась, придвинула сверток с одеждой. Быстро скинула рубаху, натянула другую и заправила в штаны. Встала, переминаясь с ноги на ногу и оценивая степень здоровья тела. Вроде — вполне... Отдернув занавесь, она выбралась наружу, с наслаждением вдохнула холодный ветер, пахнущий морем и снегом. Внизу лежали теплые земли, но горы остаются горами, тут и среди лета можно ощутить прохладу. Или вовсе замерзнуть. Конечно, гора спящего дракона — так назвал место старик — не высока, без снеговой шапки. Но и она тянется к небу, делая его цвет глубже.
Взгляд устремился к здешней луне, лишенной переливов потаенного света, меняющегося от сезона к сезону. Хмыкнув, Черна оттолкнулась от скалы и побежала по тропе, приучая ноги к камню, а легкие — к воздуху. Она посещала всего-то пять ближних миров за постоянными корневыми складками. Но и того опыта хватило, чтобы понять: во всяком мире требуется настройка. Тем более для боя. Наращивая темп бега, Черна неслась по тропе, вниз, через лощинку и вверх на седловину, и опять вниз... Сопящего от усталости гонца она с разбега поймала за плечи, чуть хлопнула по губам, убеждая не шуметь из-за удивления.
— Что? — слово нового наречия выговорилось неловко.
Парень понял вопрос и заторопился шепотом отвечать. Отец Игнатий, — твердил он, — велел поплотнее прикрыть полог и не зажигать огня. Снова во двор сунулись опасные люди, совсем опасные. Полный обыск, мыслимое ли дело? Спрашивают о женщине с черным лицом. Покуда вежливо спрашивают, вроде бы даже с уваженим, но отец Игнатий...