Вошь на гребешке (СИ)

— Варька, облом, придется пить теплую водку, — сокрушенно признал Паша, вернувшись ни с чем. — Звонить и трясти здешний сервис не вариант. В коттедже был бар, но мы его, по ходу, вчера приговорили.

Плеснув во второй стакан обещанной водки, Паша припечатал донышко об стол и мрачно глянул на Милену.

— Без понтов, лажи и кручения хвостом. Давай подробно: что за дерьмо с овощем в отключке?

Милена выбрала из большой вазы фрукт, нахмурилась, пробуя вспомнить название или выудить из слоев мира. Не справилась, надкусила и осталась довольна.

— Паша, все так странно, что ты можешь не поверить. Но уговор есть уговор, говорю правду и только правду. Кажется, я родилась в мире, имя которого Нитль. Себя я помню лет с пяти, и с тех пор родной мне именно Нитль. Он являет собой иной слой мироздания. Иной... этаж, если все вместе счесть зданием. Нет. Скорее Нитль не этаж, а нечто, пронизывающее здание. Паша, как я могу объяснить, если знаю ваш язык поверхностно и живу тут несколько дней?

— Дальше, пока не по сути, — отмахнулся Паша, звякнул стаканом по второму, подмигнул Варваре и отхлебнул. — Запьем бред.

— Нитль сродни вашей... сигнализации. Мы не вмешиваемся в дела людей, населяющих здание. Но если иные лезут в дом, мы выдворяем их. Или убиваем. Заделываем лаз. Это и есть дело жителей Нитля. Он дает нам немало — тем, кто готов стать его частью. Мы, в отличие от вас, не имеем непреодолимых ограничений по рождению. Если слабый и всей душой хочешь силы — расти, будет тебе. Если дар маловат, старайся и тоже получишь прирост. Только стань взрослым и продолжай идти... меняться. Вычищать из себя то, что тянет в исподье.

— Не понял, повторим, — буркнул Паша, снова звякнул по стакану Варвары. Усмехнулся и покачал головой: девушка спала, свернувшись клубком в кресле. — Во допекло её, зуб даю: весь день не жрамши. С одного глотка в отруб. Ладно, так даже лучше. Дальше.

— Ты занимаешься спортом. Правильное слово? Вот, это похоже. Ты занимаешься и убираешь жир, дряблость, слабость. Меняешься. Если все бросить — будет расплата.

— Понял.

— То же у нас, но в отношении всех изменений. Можешь прорицать и растешь — прорицай, хотя это больно и страшно. Отвернешься и откажешь себе и другим в применении дара — будешь болеть. Умеешь воевать и однажды уходишь из боя, потому что устал — все, кончился боец. Умеешь воевать и звереешь в бою, теряя в себе человека — еще хуже, на лапы встанешь...

— Каким боком тут притырен овощ?

— Не знаю. У нас уже лет пятьдесят все плохо. Восток встал на якоря, это значит, для вальзов расветного луча — лекарей духа и проводников души — нет права на развитие. И самих их нет. Зато исподники лезут и лезут. Мы теряем людей и отступаем, разрушено три десятка крупных замков. Их огни затоптаны и мертвы, их хозяева погибли или сломались. Лес сохнет. Нет перемен к лучшему. Хозяйка моего замка, прорицательница Тэра, в нынешнюю осень решилась на отчаянный шаг. Использовала, как я понимаю, врагов, учеников и друзей равно вслепую и даже... подло. Создала чужими руками веретено спайки, протыкающее мироздание на всю глубину. Осмелилась пророчить, то есть разворачивать непоправимое, расходуя себя до дна колодца души, смертно. Так нас зашвырнуло сюда, в плоскость. Меня и Черну. Вероятнее всего мы... маркируем края разрыва. Пока мы не сделаем то, что надлежит, разрыв не закроется. Плохо, что я не знаю своей задачи, — Милена сухо хихикнула. — Ха, я лгала и притворялась так давно! Тебе первому вслух говорю: я не умею прорицать, я ни на ноготь не вальз севера. Я допритворялась. Вот плоскость, вот я. И ни намека на решение головоломки.

Паша допил джин, налил себе повторно, сделал глоток, оттолкнул стакан и потянулся за закуской. Он брал то с одного лотка, то с другого, ругал дерьмовый ресторан, советовал себе же обратить внимание на рыбку, а вот свинину послать к свиньям.

— Сопли тебе не идут, — наконец буркнул Носорог. — Безвыходных положений не бывает. Я знаю, потому что я так решил. Все, кончено. Иди, дрыхни, утром купим тебе прикид для осени и займемся хоть чем. Я пересплю с новостями, а с похмелюги трезво решу, уезжать или оставаться. Типа так.

Милена кивнула, встала и вышла из дома на ватных ногах. Выговорить вслух то, что ты не вальз и силы в тебе нет, есть лишь умение обманывать окружающих — больно. Оказывается, куда больнее, чем сама она ожидала. Ночь цедила дождик через такое мелкое сито, что он делался водяной мукой, способной висеть в воздухе. Стылая сырость вдыхалась, как чужие слезы. Милена прикусила губу, пообещав, что своих этой ночи не отдаст.

— Черна знала мою бездарность, — шепотом отметила бывшая первая ученица. — И Тэра? Если да, почему держала при себе? Если нет... Глупости, она — прорицательница.