Вошь на гребешке (СИ)

Его и лекаря Лэти встретила уже на обратном пути, она приняла ребенка на спину буга и повезла, не надеясь спасти второго человека и упрямо не желая отдавать последнему корню хотя бы мальчика. Ребенок был совсем чужой миру, он не дышал и не умел врасти в Нитль, чтобы взять от щедрот мира малую толику — взаймы. Руд скользил ровно, не прыжками, а крадущейся иноходью, прежде невиданной для него. Спину даже не качало. Лэти обнимала ребенка и старательно дышала ему в ноздри, не пытаясь приоткрыть плотно сведенные судорогой челюсти. Иногда душа удерживается у края невесть как. Позволь один неосторожный выдох — и упорхнет, затеряется в вихре снежинок, застынет...

Лекарь прыгнул на спину Руда с разбега, вцепился в загривок, не думая о вежливости. Одним взглядом вобрал беду, оценил и принял к сведению.

— Будет жить, и говорить тут не о чем, — пообещал лекарь намеренно обстоятельно. — Дышала ему о мире?

— Да.

— Он принял, только вживается сложно, — обнадежил лекарь. — Издалека занесло... Чужим хотением. Кто был третий, когда они загнули складку?

— Их двое.

— Третий был, — веско приговорил лекарь и нахмурился, удобнее устраиваясь на спине буга, лицом к Лэти. — Дама Арода, я хочу сказать это теперь, пока вокруг только лес. Он-то не выдаст. Третий из заложивших складку — восток, очень яркий восток, без примеси и второго луча в даре. Значит, молодой... Я помню рассветный луч и не могу ошибаться. Лучшие наши коренные складки строили только при настройке от тех вальзов. А молодой восток, Лэти, сам не ведает, что может и границ дара не понимает. Иной раз их и нет... так я слышал очень давно. Лет сто назад, когда лечил самого Астэра, он гостил у нас и был еще... вполне толковым человеком.

— Нет востока, на якорях он, — от недоумения Лэти позволила себе чуть повысить голос.

— Тут граница земель Тэры, — нехотя буркнул лекарь, пряча взгляд. — Я не враг ей, уважаю хозяйку Файена и ты знаешь это, мы много раз вздорили из-за моих воззрений... Но прорицатели исконно недоговаривали более иных. И видели дальше. И плели хитрые сети ловчее. Не суди сгоряча, но Тэра... она не враг, и не приведи лес начать с ней противостояние. Только друг ли она?

Продолжая говорить, лекарь не забывал о деле. Щеки ребенка уже порозовели, с ресниц пропал иней. Жилка у виска, пустая, будто высохшая — снова наполнилась кровотоком. Брови дрогнули. Желваки на скулах пропали, губы утратили упрямый зажим.

— Вдох, — попросила Лэти.

Мальчик вдохнул — и хозяйка замка Арод рассмеялась, азартно хлопнув своего буга по шкуре. Руд затанцевал, но сразу опамятовался и притих, ведь на спине больной. Повернул голову, глянул на всадницу: неужели в кои-то веки искренне смеется и не прячется за броней покоя?

— Мы с тобой славные ловцы, Руд, — тепло улыбнулась Лэти. — Живой у нас улов. Вовсе живой.

Буг завибрировал от сытого урчания. Мальчик выдохнул и снова вдохнул. Первое облачко пара поднялось и спряталось в кронах зимнего леса, отметило — гость начинает приживаться и уже не чужой здесь. Ресницы дрогнули. Карие узкие глаза встретили взгляд Лэти. Мальчик упрямо дернулся подняться — и пришлось его поддержать под спину, не слушая сердитого шепота лекаря о том, как себя надо вести смирным больным.

Мальчик зашелестел на выдохе, пробуя что-то сказать или спросить. Ни единого слова не получилось разобрать, хотя было понятно: говорит сперва на одном наречии, затем на другом. Оба — чужие. Лэти не огорчилась, снова рассмеялась, скинула куртку и укутала свой улов. В рубахе до локтя было прохладновато, но ей ли привыкать? Одежда любому ангу — не броня и не шкура. Только людская привычка и дань пребыванию в обществе.

— Третий был, запомни, — упрямо повторил лекарь, оглянулся через плечо на близкий строй ангов охранения ковчега.

— Ты пока втащи в жизнь второго, — щурясь с едва уловимой подначкой, велела Лэти. — Ох, надорвешься. А я дышать ему не стану.

— А ты первый раз с толком выбрала, кому дышать, — огрызнулся лекарь.

Намек на Роггара полоснул по свежей ране души, разбередил боль. Пришлось скрипнуть зубами и отвернуться, каменея лицом. Лес заволокло туманом, упругим, выталкивающим чужое сознание из области памяти, куда посторонним входить не следует. Свой гнев, как и мелькнувшее отчаяние, Лэти скрыла. Оставила за пологом тайны и разговоры с ангами охранения, и мысли о них.

Влад обрадовался нежеланию хозяйки южного замка делиться раздражением. Голова гудит, себя удается принять и собрать понятное еще недавно — личность — с существенными оговорками. Чужая память вот она, прикрой глаза и явится, так было мгновение назад, но ветерок пригнал туман и наваждение схлынуло. Душа, как ракушка, захлопнула створки. Жемчуг остался в них, недосягаемый... Что уцелело у самого Влада? Память о памяти. Вспышка в мозгу, слепота и цветные круги перед мысленным взором — бывает и такое, оказывается... Ему не отдавали память.