Восхищение

Она выпихнула ногой из-под сиденья рюкзак и принялась в нем копошиться. Сене нравилось смотреть, как Аленка копошится. В миниатюрной, ладной Аленке была сексуальная грация и какая-то неконтролируемая энергия. Даже когда она просто перебирала вещи, казалось, что Аленка старательно флиртует, не выходит, значит, из образа. Сама Аленка списывала это на естественность, «от мамы, наверное». Но вот эти ее изгибы спины, заломленные ручки, коленка к коленке, тонкие бровки… Сеня не мог поверить, что это не специально. Но и поделать ничего не мог. Любовался.

– Мы же до темноты успеем? – спросила Аленка, выдавливая из пузырька в ладонь завитушку крема. – Я маме обещала по скайпу набрать.

– Успеем. Наверное. Еще часа три светло будет.

– Ты говорил – одной ногой тут, а второй уже там. А мы все плывем, плывем, никак не приплывем… К черту на кулички заплыли.

Аленка втирала крем, хмурилась. Аленка была хорошей – действительно хорошей, – но иногда вела себя невыносимо. Капризничала. Любую другую Сеня давно бы поставил на место. А вот с Аленкой становился как тряпка, хотя иногда она его ух как доводила.

Взять хотя бы тот случай, когда сказала Сене, что пошла к родителям ночевать, а сама с подругами по клубам… мохито, текила, танцы, чуть ли не стриптиз. Аленка, конечно, оправдывалась, говорила, что если бы Сеня знал правду, то ни за что бы не отпустил, но факт налицо – обманула. Тогда они не общались почти три дня. У Сени кошки скребли на душе, он засыпал с жуткими догадками, что же еще может скрывать Аленка. Неужели она такая же, как все? Неужели у нее есть от него секреты?

А потом, знаете, отпустило, и помирились – никогда до этого Сеня не прощал девушкам обман, уходил сразу, а тут понял, что влюбился по-настоящему. Бывает же так. Взяла Аленка его грубый, неотесанный характер в кулак, сжала, и потек у нее сквозь пальцы мягкий и покладистый Сеня. Такой, которого даже родители никогда не видели. Этот Сеня все мог стерпеть, даже секреты.

Он засушил весла, стащил шорты и сиганул через борт в воду.

– Утонешь! Течение! Дурак! – закричала Аленка, но не испуганно, а весело. Сеня знал, что ей нравились такие его внезапные чудачества.

Кожу словно срезало острым лезвием. После едкой жары вода показалась ледяной и жесткой. Внутри головы загудело, а звуки вокруг стали приглушенными, потусторонними. Сеня ощутил, как его подхватывает течением, холодные щупальца дергают за руки и ноги, тянут, кружат. Он открыл глаза, хотя знал, что в мутной речной воде толком не увидит ничего, кроме рыжих пучков света и завихрений грязи. Взмахнул руками, раз, другой, погружаясь глубже. Виски сдавило, а в груди налился тугой медный ком. Сеня любил здесь плавать. Это был своего рода ритуал из детства. Они с отцом часто заплывали по Мечке в глушь и прыгали в воду раз за разом, пока уши не начинали болеть, а зубы – стучать от холода. Потом Сеня часто плавал один, но ритуалу не изменял.

– Сенечка! Выныривай же, ну! – слышал он приглушенное, взволнованное.

Раз-два! Еще глубже.

Вот промелькнула перед глазами перепуганная желтопузая рыбешка. Пальцы зацепили водоросли. Сеня греб под водой, пока не закончился воздух, потом взвился вверх, сильными толчками нагнал скорости и вынырнул в сверкающих искрах. Волосы прилипли ко лбу, залезли в глаза.

А над головой плыли облака, мир вокруг плыл – неторопливый, вечерний, готовящийся ко сну.

– Убила бы тебя!

«Еще немного, – подумал Сеня. – До счастья осталось чуть-чуть».

Он вытащил лодку по скользкой упитанной грязи на берег. Шлепал босыми ногами, чувствуя кожей, как лопается нагретая жарой жижа, а под ней растекается другой слой, насыщенный речным холодом. Больше всего Сене нравились эти вот границы между жарой и холодом, излом одних ощущений над другими. По коже бежали мурашки от удовольствия.

– Ну, чего сидишь? – спросил Сеня дружелюбно. – Дуй давай помогать. Сама же выла, чтоб до темноты управились.

– Я не выла. Я тебе собачка, что ли? – Аленка нахмурилась, но помогла Сене привязать лодку к старой сохнущей иве, ветки которой, с желтеющими крохотными листьями, тонули в грязи.

Сеня закинул на плечи рюкзак, взял сандалии и так и пошел босиком, измазанный грязью до колена, вглубь леса.

– Ты обещал рассказать! – Аленка шла рядом.

– И расскажу.

– Когда?

– Все тебе положено знать.

– Ну, Сеньчик, ты же любимый мой, солнышко. Мы же договаривались. Приплывем – расскажешь. Что за сюрприз, а?

– Это твоей маме из деревни звонить по скайпу сюрприз, все рожи будут в квадратиках, как в восьмибитной игре, попробуй догадайся, с кем говоришь. А тут все серьезно. Одну штуку хочу тебе показать. Серьезную.

Десять лет подряд, каждое лето, он приплывал в этот лес. Дорогу знал наизусть. У большого черного дерева с потрескавшейся корой, ствол которого густо покрыт мхом и грибами, надо свернуть направо. Потом еще с полкилометра вдоль ручья, а когда появятся высохшие кустарники, обогнуть ручей, ну и там уже, как в сказке, вырастут плотно стоящие мохнатые ели. Иглы у них с голубоватым отливом. Красота.

Под ногами хлюпала вода, сочащаяся сквозь мох. Взлетели встревоженные птицы.