Восход Ганимеда

– Стрижелов! – позвал капитан, опускаясь на перевернутый ящик. – Сгоняй влево по ходу сообщения, там сразу за воронкой мой автомат! Засыпало! – орал он, не слыша собственного голоса. – Горюнов, потери?!

Сержант обернулся, пошевелив губами.

– Что?! Говори громче, не слышу!

Отчаявшись докричаться, Горюнов растопырил пятерню и, дважды разжав пальцы в выразительном жесте, чиркнул ребром ладони по суставам.

«Десять раненых…» – понял его жест Рощин, и на душе стало чуть легче. Как говорят в официальных сводках: «Невосполнимых потерь нет». Для капитана, готового к худшему, это могло показаться настоящим чудом…

Наблюдавший эту сцену офицер в летной форме вытащил блокнот и нацарапал карандашом несколько строк. Потом подошел к Рощину и протянул ему бумагу:

«Прилетел за прикомандированным к вашему взводу снайпером, по приказу майора Колышева, – прочитал Сергей. – Срочно. Имею при себе оформленный приказ».

«Вот, значит, откуда вертушки…»

– Заберешь раненых, тогда полетишь! – ответил Рощин, хлопнув офицера по плечу.

По частично обвалившейся траншее бежал Стрижелов, прижимая к груди автомат капитана, а с развороченных танками позиций к севшим вертолетам уже несли раненых бойцов.

Сергей развернулся, бросая взгляд на окрестности.

Он еще не знал, что произошло на правом фланге в самый критический момент боя: дым заслонял от него панораму развороченного двумя прямыми попаданиями блокпоста, но одного взгляда на подбитые БТРы, которые застыли в воде, не дойдя нескольких метров до берега и оголившихся, беззащитных в тот момент позиций, Рощин безошибочно определил, что взвод спас именно расчет «КОРДа», который в самый критический миг вдруг ожил, выкосив кинжальным огнем подобравшихся прямо к траншеям боевиков и остановив бронемашины…

В этот момент налетевший порыв ветра отогнал дым, и он увидел ту самую снайпершу, которая шла по развороченным воронками позициям, согнувшись под весом снятого со станины двадцатипятикилограммового пулемета, а за ней, поддерживая друг друга, шатаясь, брели Малышев и Горенко.

Внезапно она остановилась, опустила пулемет и пристально посмотрела в сторону севших вертушек.

Рощин хотел окликнуть ее, но не успел.

Заметив кого-то в проеме люка, Лада, забыв про «КОРД» и неестественно выпрямившись, пошла к вертолету.

Сергею не нужно было комментировать каменное выражение ее испачканного кровью и порохом лица. Она знала нечто, прямо относящееся к этому бою. То, чего не знал и, возможно, никогда не узнает он.

То, что случилось затем, Рощин запомнил на всю жизнь. Лада исчезла в сумеречных глубинах десантного отсека, а секунду спустя на обожженную взрывами траву оттуда вверх тормашками вылетел человек, только что получивший сокрушительный удар в челюсть.

Капитан понятия не имел, кто бы это мог быть, лишь заметил, как сверкнули в пасмурном свете полудня майорские звезды на его погонах.

Боевые испытания закончились…

Глава 8

Москва. Последние числа августа 2025 года…

Драгоценные ночные часы утекали, словно вода, сочащаяся в жадный песок. Приближался рассвет, а она сидела в напряженной позе у погашенного монитора, в матовых глубинах которого пряталась смутная тень отражения.

Измученный разум пребывал в жестоком конфликте с физически здоровым телом, нужно было забыться, уснуть, но сон не шел… В такие минуты забвение глубокого, здорового сна казалось чем-то недостижимым, из разряда великих мирских благ чудом, которого она была лишена за какой-то, неведомый самой грех.

Действительность давила своей неизбежностью, приближался новый день, и ей предстояло жить, несмотря на явный саботаж измученной психики…

День казался явлением злым и ненормальным, ночь желанной, но и она в последнее время перестала даровать чувство свободы…

В соседней комнате тускло светился экран и мягко вздыхал насос аппарата насильственной вентиляции легких. Этот тихий, чавкающий звук делал квартиру чужой, незнакомой и враждебной… Лада вздохнула, не в силах больше сидеть у погасшего монитора, но и не зная, куда деть себя, как скоротать тоску не только этих предрассветных часов, но и всей своей жизни, которая вдруг превратилась в созданный ее собственным сознанием ад…

«Человек живет и умирает в одиночку…» – эту фразу любил повторять Антон. Тогда зачем он подобрал ее? Зачем дал вкусить человеческого тепла, а затем продал ее душу дьяволу по имени Колышев?

Она закрыла глаза, и красивые длинные ресницы затрепетали, не желая смыкаться. Словно она боялась погрузиться в пучину беспамятства.

Нет… Ее память, всегда, к сожалению, оставалась слишком остра – склероз не грозил ее мозгу, никогда. Она будет помнить все и всегда до мельчайших подробностей каждого дня затянувшейся не по человеческим меркам жизни, и она знала – нужно сломить себя изнутри, научиться забывать, прятать накопившуюся сверх всякой меры информацию от самой себя, иначе не выдержит и ее мозг…