Восход Ганимеда

– …Однако главной сенсацией сегодняшнего дня оказалась реакция со стороны Афганистана на запуск в эксплуатацию очередного американского военного крейсера. В официально опубликованном заявлении президент Афганистана, Джафар Соргат, объявил о рассекречивании ядерного потенциала своей страны. По заявлению Джафара Соргата, Афганистан вот уже более пяти месяцев обладает арсеналом баллистических ракет, часть из которых оснащена современными системами управления и способна достичь сегодняшней орбиты «Рузвельта»…

Семен поперхнулся. Вот это новость… Он посмотрел на отца, затем на мать, потом на экран и, честно говоря, не испытал при этом ничего, кроме подавленности.

Такие новости могли выбить из колеи кого угодно, а как действует на его родителей мировая нестабильность, он помнил еще с детства. Отец, глядя в экран, лишь сокрушенно покачивал головой, продолжая машинально постукивать пальцами по столешнице. Мать же, наоборот, заводилась, и Семен видел в ее глазах искорки гнева и раздражения.

Разговор за столом не клеился. В самой атмосфере столовой витало нечто гнетущее и недосказанное. Семен отодвинул пустую тарелку.

На экране шел очередной репортаж. Прямая трансляция из Кабула.

Он заметил, как напряглось и окаменело лицо их гостьи. Лада сидела вполоборота к экрану телевизора, но ей не нужно было смотреть на экран, один звук чужой речи заставил ее побледнеть. Значит, он не ошибся, она действительно была на войне.

Кто такие моджахеды, Семен знал со слов дяди. Сейчас с экрана на него смотрели смуглые мужчины, демонстрирующие небрежно переброшенные через плечо традиционные автоматы Калашникова, и их кривые усмешки в объектив видеокамеры с брони заляпанного грязью БТРа, который, видимо, уже стал у них основным общественным транспортом, выглядели более чем зловеще…

– Смотри, Семен, – вдруг тяжело вздохнул отец, мрачно кивнув на экран, – дождались. Теперь пальцы этих козопасов тоже лежат на ядерных кнопках…

– Ну, пап, не переживай так сильно, – машинально ответил Семен, пытаясь успокоить его. – Не так страшен черт…

– Для них война – это образ жизни, понимаешь? – не дал договорить ему отец. – Национальный вид спорта, как гольф для англичан и бейсбол для американцев. – Глянув на пустые тарелки, которые собирала со стола мать, отец потянулся за початой пачкой сигарет. – Весь потенциал России или Америки представляет меньше опасности, чем единственная ракета в таких вот руках… – закончил он свою мысль, прикурив сигарету.

– Сделать кофе? – не удержавшись от сокрушенного вздоха, спросила мать.

– Да, миленькая, сделай…

Семен любил смотреть на родителей в такие секунды. Они уже давно не замечают той нежности, с какой обращаются друг к другу. Но сейчас это очень заметно – черты лица у отца вдруг разглаживаются, становятся мягче, а мать, хотя он знал, что внутри у нее все кипит, молча включает чайник и насыпает кофе в кружки. Она видит, как тяжело переживает новости отец, и сдерживает свое негодование, не желая подливать масла в огонь.

– Не нервничай… – проходя мимо отца, она едва уловимо касается его плеча. – Выпей таблетку.

Лада, не принимавшая участия в разговоре, смотрела на них, а в груди у нее стоял ком.

Если существовало в мире Провидение, то оно вело ее от беды к беде, оберегая тем не менее от роковых, непоправимых ошибок. Ей понадобилось сесть в машину к Семену, войти в этот дом, затем, чтобы понять: жизнь не ограничивается узкими рамками ее личного сознания, она намного превосходит черно-белое восприятие вещей.

У нее не получилось быть волком.

Лада вдруг поняла: она ничего не знает о жизни, ведь всего час назад она не подозревала о тысячах и тысячах душ, что сосуществуют рядом, живут за стенами каменных или бетонных коробок. Мир простирался вокруг, и она не знала его. До встречи с Колвиным ее сознание спало, ограничившись наполовину звериными, рефлекторными рамками убогого существования. Еда, сон, жара, холод, опасность – вот те несколько понятий, что предопределяли ее жизнь в ущельях городских трущоб…

В чем-то Колышев допустил значительный промах.

Ее внутренний мир не просто остался жив под уничтожающим информационным прессингом, он болезненно потянулся к свету, Лада вдруг вырвалась из трясины на зыбкую поверхность жизненного болота и шла, словно слепец, ощупывая податливую, волнующуюся почву перед собой…

– Покажешь оранжерею? – долетел до ее сознания голос Семена.

Его отец погасил окурок и кивнул.

На экране телевизора – дымящиеся ошметья дюраля и люди с носилками. Очередная авиакатастрофа…

* * *

В оранжерее ярко светили лампы, воздух нес сладкие флюиды прелых листьев, на кончиках тонких веточек влажно поблескивали слезинки росы. Скрытый где-то вентилятор с тихим шипением гнал воздух, заставляя листву дрожать и волноваться под его слабыми, ненавязчивыми прикосновениями.

Мать Семена тронула Ладу за плечо.

– Пойдем, я покажу тебе свое хозяйство, – предложила она. – Пусть мужчины поговорят.

Лада остановилась, не дойдя пару шагов по выложенному диким известняком проходу до торцевого окна, за которым волновалась пожухлая от жары листва старого клена.