Восход памяти

До боли пересохшее горло жаждало влаги. Однако участливый тон врача более не внушал доверия, страх не позволял обмануться, и опасная искра, сверкнувшая в его глазах, заставила насторожиться. Дрожащей рукой Марианна приняла из рук доктора стакан, принюхалась, пытаясь уловить подозрительный запах, – вода как вода, никакого запаха не ощущалось. «Разумеется, у него было достаточно времени, чтобы незаметно подмешать в стакан что угодно, то, что не оставляет ни запаха, ни вкуса. Но не умирать же от жажды, в самом деле?» – рассудила Марианна, сделав первый глоток. Не обнаружив ничего странного, она позволила себе залпом осушить стакан, наконец утолив мучительную жажду.

– Видите, вам уже легче, – произнес доктор, устраиваясь за письменным столом, заваленным стопками бумаг.

Девушка заметила, что он успел заварить себе кофе – его аромат постепенно пропитывал воздух помещения, и доктор с удовольствием глоток за глотком отхлебывал из чашки. Марианне оставалось лишь слушать, слушать и ждать, и молить небеса в надежде, что кто-то свыше проникнется и подскажет выход. Молить, но не срываться, ни в коем случае не скатываться в безысходность отчаяния и сожаления, жалости к себе – для этого найдется время, позже, после, но не сейчас, пока она еще дышит, мыслит и сознает.

Чем, в сущности, человек сильный отличается от слабого? На эту тему можно рассуждать до бесконечности. Но на поверку все до банальности просто, буквально прозрачно. Ответ – сила, и только в ней отличие. Сила, которую не различить в суете повседневности, сила, что пробуждается лишь тогда, когда под влиянием разрушительных процессов изнутри или извне крошится на глазах весь мир, рассудок раскалывается на части; сила является тем самым ментальным крепежом, что удерживает вместе разорванные фрагменты разума, не позволяя им разлететься на осколки, не давая хаосу развеять осознание и волю; благодаря силе человек сохраняет целостность. Тогда как любая неприятность, едва выходящая за грань обыденного, сбрасывает слабого в бездну жалости и саморефлексии, где его разум, не нашедший опоры, теряется, распадаясь на мельчайшие хлипкие крохи и в конечном итоге меркнет безвозвратно. Но о таких не говорят. Марианна другая, и потому мы говорим о ней – она не пропала, не потерялась без следа, а просто слушала и ожидала, и сила была ей в помощь.

– Представляю, что вы обо мне думаете, – начал Тимур Сардокович, – врач провел полжизни с психами, и у него самого поехала крыша. Да так далеко, что он докатился до того, чтобы заманить бедную парализованную девушку в пыточный ангар под названием «психлечебница», дабы измываться над ней, как ему вздумается.

За словами последовала красноречивая пауза, доктор уставился на девушку, которая сжалась в инвалидном кресле под его настойчиво-вопросительным взглядом. Все же собравшись с духом, Марианна произнесла:

– Учитывая обстоятельства, вполне логично предполагать именно это.

Она старалась говорить по возможности ровно, однако голос ее нервно дрогнул.

Уже на выдохе она поспешила спросить:

– Неужто вы намерены меня разубедить?

– Именно! Именно так! Разубедить! – чересчур возбужденно воскликнул доктор. – Я поведаю вам историю, а после вы поймете, насколько высоки ставки, и тогда, я уверен, вы сами захотите мне помочь.

Тимур Сардокович откинулся на спинку кресла, и Марианна удивилась стремительной метаморфозе, которая в мгновение ока произошла с ним: его по обыкновению прищуренный левый глаз широко раскрылся, и теперь оба глаза, разом просветлев, смотрели на нее ясным, прямым, до тошноты честным взором.

– Как-то раз ко мне на прием пришел человечек. Один уважаемый клиент, регулярно оказывающий клинике щедрую помощь в благодарность за содержание здесь его матери, страдающей болезнью Альцгеймера на стадии умеренной деменции, попросил меня принять пациента, которого рекомендовал как широко известного в узких кругах медиума, как вы успели догадаться, Илюшу. Ни в каких посредников между нами и миром мертвых я, будучи закоренелым материалистом, разумеется, не верил, но спорить не стал – выходило себе дороже.

Человечек явился, дерганый, нервный, суетливый, я с ходу диагностировал у него пару неврозов. Но проблема его была гораздо глубже, симптоматика тянула на шизофрению. Он, знаете ли, слышал голоса.

– Разве для человека вашего рода занятий слышать голоса не в порядке вещей? – поинтересовался я у него.

– Вы не понимаете, – отвечал он, нервно теребя лацканы пиджака. – Тут другое… Они являются без спроса, заставляют служить, передают сообщения, их сотни тысяч, великое множество. Они голосят, не переставая…

Он говорил сбивчиво, производя бесцельные движения: то касался руками переносицы, то подергивал плечами, то с рвением принимался почесывать белесую голову. Диагноз был налицо, но для окончательного подтверждения требовалось задать еще пару вопросов.

– Кому голоса передают сообщения? – спросил я.

– Таким же голосам, тем, кто уже здесь, тем, кто прошел через Вихрь.