Восход памяти

Неизвестно откуда взявшийся санитар – как две капли воды похожий на мерзкого водителя – еще одна ворона, не спрашивая разрешения, повез коляску с Марианной по длинному коридору мимо кабинета заведующего отделением прямиком к кабине старого лифта на памятных ужасающим грохотом тросах. Тимур Сардокович мелкими шажками семенил за ними. Санитар-ворона, дождавшись его, повернул ручку стальной двери и резко втолкнул коляску в кабину. Девушку дернуло вперед, и она, возмутившись, чрезвычайной неловкостью санитара, которую следовало бы назвать халатностью, обернулась, посмотрев на него снизу вверх, – возмущение тотчас смыло ледяной волной испуга – металлический взгляд пугающего бесстрастия, тот самый, что глядел на нее в отражении зеркала заднего вида, недобрый мутный взгляд, без тени интереса прошелся по ее лицу как пощечина. «Зачем он здесь? – спрашивала себя Марианна, пытаясь найти логическое объяснение его присутствию. – Он и санитар, и водитель… Или не он это вовсе?» Она снова мельком взглянула в лицо санитару-вороне. «Шрам прямой, глубокий – нет, он… Может, у них не хватает работников?»

Как бы то ни было, от присутствия рядом водителя-санитара в черном со шрамированной щекой, от которого так и веяло недружелюбием, а еще – злобой, холодной и расчетливой, у Марианны засосало под ложечкой. Лифт, казалось, не спускался, а подал вниз, и с каждым пройденным пролетом она будто теряла точку опоры, падая в неизвестную черную дыру, как это случалось в забытых снах о всеобъемлющем, лишающем воли Вихре.

Лифт загремел, затрещал, остановился. Сталью лязгнула дверь. Мерцающий свет сиротливой лампочки едва освещал обшарпанный коридор, разделенный на запертые на засовы отсеки. Двигались в тишине, и на стенах плясали тени в такт раскачивающейся из стороны в сторону лампочке. У ворот отсека № 29 Марианна раскрыла сумочку, собираясь включить на телефоне диктофон.

– Извините, – ласково проворковал доктор, плотно зажмурив левый глаз, – забыл вас предупредить. В этом крыле электронные устройства запрещены. Тогда я пропустил по недосмотру. Но сейчас не могу. Правила есть правила.

Его неожиданно крепкие руки вырвали у растерянной Марианны мобильник. Тимур Сардокович меж тем не прерывал свой подобострастный лепет, с трудом вязавшийся с его бесцеремонными действиями. Дальнейшее и вовсе не укладывалось в рамки приличия. Черный санитар с резиновой дубинкой на поясе, не оставив Марианне времени проявить негодование, рывком отворил ворота отсека № 29 и грубо втолкнул туда коляску, а сам остался стоять в проходе, преграждая путь.

– Тимур Сардокович, немедленно верните телефон! – опомнившись, воскликнула Марианна, когда резкий свет желтых ламп ударил в глаза, в полной мере осознавая, что приезд в клинику был чудовищной ошибкой, к несчастью, не первой в ее неразумной жизни. – Я передумала. Я не собираюсь ни с кем разговаривать. Я еду домой!

Марианна развернула коляску, но выход преграждала черная нерушимая стена в виде черствого охранника с глазами мутной черни.

– Зачем так спешить? Вы поговорите немного с Илюшей. Я скоро вернусь, – приторно и настойчиво проговорил доктор.

Санитар сделал шаг назад, и перед носом девушки с шумом щелкнул железный засов.

Марианна развернула коляску и продвинулась в спрятанный от назойливого света угол палаты, где в позе эмбриона неподвижно лежал знаменитый медиум. Марианна прекрасно сознавала всю наивность питаемых надежд, но в сложившейся ситуации приходилось хвататься за соломинку. «Завотделением – псих. Это очевидно. Но и у психов должна быть логика. Возможно, он врач, фанатично преданный профессии, тот, кто любой ценой жаждет исцелить безнадежного пациента. А я… Я – лекарство, средство для достижения цели. Что, если я разговорю пациента и доктор меня отпустит? Что если…»

– Эй, Илья Вадимович, вы живы? – громко позвала Марианна, вплотную подъехав к лежавшему на коврике телу.

Пациент и ухом не повел. На пике нервного напряжения мысли Марианны, подобно тараканам, разбегались по углам, и разум тщетно метался пытаясь собрать их воедино. Колеса инвалидной коляски касались напольного коврика. Марианна осторожно двинулась вперед, потянулась вниз, дотронувшись рукой до плеча беловолосого медиума. Тот на мгновение приоткрыл глаза – мимоходом бросил безразличный взгляд на лицо девушки, секундой позже его веки снова опустились. «Ах да… – вспомнила Марианна, – он же – чертов поэт, реагирует только на стихи». Она отчетливо сознавала способ разговорить поэта-медиума. Но комком в горле застыло волнение, парализовав и разум, и речь, так что ни одной рифмы не удавалось выудить из головы. Стало тяжело дышать, будто кто-то вдруг отключил вентиляцию, или это случилось уже давно, но ощутилось со всей остротой лишь теперь. Духота перемежалась с яркостью света, вызывая дурноту. Комната поплыла перед глазами. Влажные от холодного пота ладони сжали обода колес, и Марианна из последних сил устремилась к выходу, что есть мочи барабаня о железную дверь: