Восход (повести и рассказы молодых писателей Средней Азии и Казахстана)

— Мой Азим, Азимджон, — слепо протянув к степе руки, билась в крике вдова-невестка.

Азиз выбежал.

Зуфунун повернулась лицом к свету.

За окном послышались легкие, как шорох шажки…

Перевод И.Машина

СОН Рассказ

Я сплю чутко, как заяц. Вот и теперь чувствую: тень скользит по моему лицу, нерешительно приближается, исчезает, а через мгновение появляется снова. Наконец ладонь ласково касаетсд моего плеча. Но я поворачиваюсь на другой бок и опять погружаюсь в дремоту. И точно продолжение яви — вижу сон…

— Вставай, сынок, пора… — слышатся мне слова матери, звучащие как за стеной, отдаленно.

Я потягиваюсь, протираю кулаками глаза.

Месяц и яркие звезды блестят, словно роса на цветах, воздух ароматен и свеж.

Под навесом у большого орешника меня ждет отец. Мы седлаем ослов и отправляемся в горы. Дорога ведет через холмы, забирает все круче. Ветер продувает сырые ущелья. Слышатся голоса утренних птиц — скоро рассвет.

Но мы не дожидаемся, восхода солнца. Отец начинает рубить арчу, и удары топора разносятся далеко окрест, рождая ступенчатое эхо.

Приятно лежать под арчой! Журчание родника, пенье птиц, и звуки пастушьего пая[32] сливаются в одну нестройную, но полную необъяснимой прелести мелодию…

— Подавай ослов, сыпок, — говорит отец…

Я берусь обеими руками за вьючное седло, отец пере-' брасывает через спину осла веревку и укладывает вязанку. Чтобы не упасть, я ухватываюсь за арчовые обрубки, Прижимаюсь к ним подбородком. Руки и ноги дрожат от напряжения. Осла начинают донимать оводы. Он бьется, переступает, и я падаю, увлекая за собой дрова. Отец поднимает меня. Я замечаю на глазах у него слезы.

— Ничего, сынок, ничего!

Закусив дрожащие губы, он, чтобы успокоиться, долго смотрит вдаль, туда, где небо сошлось с землей. Великим терпением и скрытой мудростью светятся его глаза. Потом он отрывает взгляд от горизонта и смотрит в мои глаза, словно хочет передать мне свои мудрость и терпение.

Так стоим мы некоторое время.

Ослы же успевают уйти далеко по тропе. Отец догоняет их, и те, чувствуя, что сейчас им достанется, низко опускают головы, начинают кружиться на месте.

Отец подводит их к упавшей вязанке и, беспрестанно повторяя "ишь, ишь", ставит с моей стороны рогатую подпорку. Мы нагружаем дров так много, что верхней веревки не хватает.

Тогда отец снимает чалму и наращивает веревку. Теперь ее хватает даже на подхвостник, необходимый для того, чтобы на спусках груз не съезжал на шею осла. Для второго вьюка отец связывает два наших пояса. Ослы нагружены так, что, как говорится, могут упасть на ровном месте. Но отец не сбрасывает ни одной палки.

Дома, забыв про голод, я валюсь с ног и едва добираюсь до постели. Развьючивать животных отцу помогает мать…

И снова я ощущаю робкое прикосновение руки. Наверное, отцу жаль будить меня. Но в эту — следующую — ночь мы должны отвезти дрова в город: дома нет хлеба.

Я встаю, освежаю лицо водой, а мать тем временем помогает отцу навьючивать ослов. Теперь животным легче: половина дров остается дома.

Отец усаживает меня между вьюками, привязывает, чтобы я не свалился, и мы трогаемся в путь.

Дорога, словно колыбель убаюкивает меня, и я опять засыпаю. Иногда сползаю на бок, и тогда слышится предупредительный крик отца.

— Проснись!

Я испуганно открываю глаза. Мне кажется, что шагающие рядом ноги отца движутся не вперед, а назад.

Клонятся звездные узоры, дрова трутся, издавая однообразные звуки, подковы животных цокают по камням, высекая искры.

Ближе к городу дорогу окружают сады. На обочинах отдыхают люди, которые ведут на базар скотину. У городских ворот мы останавливаемся. Отец отвязывает меня и спускает на землю. Ноги у меня затекли, я не могу ступать.

— Походи немного — пройдет, — говорит отец и, придерживая меня за плечи, тихонько толкает вперед. — Так, так… и когда ты только станешь человеком!

Он перетряхивает дрова, чтобы их казалось больше, и по глухому переулку мы едем в знакомую чайхану.

Чайханщик разводит огонь в самоваре. Увидев отца, он говорит:

— Я уже купил три вязанки дров.

Отец тяжело вздыхает, но, еще на что-то надеясь, медленным взглядом обводит законченные степы чайханы.

— Ну, ладно, даю 40 рублей за все, — сочувствуя отцу, соглашается чайханщик.

Отец думает.

— Добавь еще пять рублей.

— Нет. И это — хорошая цепа.

Отец склоняет голову. Он смотрит на меня так, словно просит извинения: тут уж, мол, ничего не поделаешь.

…Звезды гаснут в свете нового дня. Отец выходят из чайханы, походка у него увереннее. Я тоже вышагиваю легко и твердо.

Отец привязывает ослов за чайханой, и мы идем на базар. Там он покупает посылочный ящик, кишмиша и орехов. Видя, что в посылке остаются пустые места, он снимает пояс, складывает его и заталкивает в ящик.

Он тщательно заколачивает гвозди. Потом достает карандашный огрызок, потертый на сгибах треугольник письма с адресом, передает мне и указывает на посылку:

— Перепиши адрес. Да хорошенько смотри номер воинской части, не ошибись…

…И снова приближается тень руки.

— Вставайте, отец. Уже пора на работу.

Я открываю глаза и вижу перед собой улыбающееся лицо своего сына.

Перевод И.Машина