Восход (повести и рассказы молодых писателей Средней Азии и Казахстана)

Аббас почувствовал на себе чей-то взгляд и оглянулся. На скамейке, прикрыв круглые колени полами пальто, одиноко сидела его попутчица. Выражение ее глаз за темными очками было трудно определить, но Аббасу почудилось, что уголки губ приподняты в насмешливой улыбке. Заметив, что Аббас обратил на нее внимание девушка отвернулась и стала листать книгу.

У Аббаса гулко застучало в висках, и ноги словно вросли в землю. С трудом переборов волнение, он. направился к скамейке. Девушка, он это заметил, украдкой наблюдала за ним, но когда он подошел, даже не подняла головы от книжки.

— Разрешите? — голос Аббаса прозвучал робко и неуверенно. Девушка окинула его безразличным взглядом, будто не узнавая, и молча подвинула поближе к себе черную лакированную сумочку. Жест можно было истолковать как угодно. Аббас присел на скамейку. Он вдруг почувствовал себя здесь чужим и лишним, но мосты были сожжены и не оставалось ничего другого, кроме "активных действий". Со стороны, впрочем, эти "активные действия" выглядели, по-видимому, довольно странно: девушка продолжала читать книжку, а Аббас сидел рядом, не зная, с чего начать. Книжка была ему знакома: томик стихотворений Сергея Есенина, изданный в Югославии. Дома у него на полке стоял точно такой же. Девушка положила томик рядом с собой, сняла очки, протерла стекла платочком и снова надела. Она явно скучала, и сама того не замечая, принялась теребить пуговицу на пальто.

Стайка облаков набежала на солнце, и все вокруг слегка потускнело. Девушка запрокинула голову, словно нарочно выставляя напоказ точеную белую шею, и стала, на отрываясь, следить за медленным бегом облаков. Аббас впервые видел ее так близко. Взгляд его скользнул по запрокинутому лицу девушки, но ее шее, опустился на нервно теребящие пуговицу руки и. застыл на полных икрах, туго обтянутых голенищами модных, отливающих черным блеском сапог. Почувствовав его взгляд, девушка убрала ноги под скамейку. Аббас вздохнул и тоже стал смотреть на облака. Они редели на глазах: еще немного и сквозь их прозрачную пелену брызнут яркие лучи солнца.

Что-то негромко стукнуло об асфальт и откатилось к ногам Аббаса. Он нагнулся и, подобрав пуговицу, протянул соседке.

— Все к этому и шло, — сказал он.

— Да? Спасибо. — Она взяла пуговицу и стала перекатывать из ладони в ладонь, выжидающе улыбаясь. И Аббас вдруг почувствовал, как стоявшая до того между ними незримая преграда тает и расплывается, как облако под лучами солнца. Он понимал, что надо поддержать разговор, не дать ему иссякнуть, искал и не находил нужных слов.

— Вы учитесь на балерину?

— Нет. С чего вы решили?

— Вы всякий раз выходите у хореографического.

— Я преподаю там немецкий язык.

— А я почему-то решил, что вы имеете отношение к хореографии. Как-то и в голову не приходило, что вы — и вдруг учительница.

На сей раз девушка взглянула на него с интересом, "Смотрите-ка, — казалось, говорил ее взгляд, — а вы, оказывается, думали обо мне". Она отвела глаза и улыбнулась.

— Ну. у меня о вас сведения куда более точные.

— Интересно. Вот как!..

Аббас постарался, чтобы его голос звучал как можно спокойнее, хотя внутри у него ликовало и пело.

— Вы преподаете в институте. Так?

— Так, — удивился Аббас. — Как вы угадали?

— Не торопитесь, я еще не все сказала. Преподаете химию.

— Да! Но откуда вы-то об этом знаете?

— Не трудно догадаться. Увидела у вас в руках учебник химии, ну и…

— Учебник мог держать в руках и студент.

— Ну, с этим уже совсем просто. В другой раз с вами был реферат. С рефератами, обычно, имеют дело люди, причастные к науке. Молоденькие парень и девушка, явно студенты, расшаркиваются с вами в троллейбусе и почтительно величают. Друг к другу студенты так не обращаются. Видите, как все просто?

— Потрясающе! Вы оказались гораздо наблюдательнее меня. Сдаюсь.

Аббас вскочил со скамейки, скрылся за кустами и почти тотчас вернулся с двумя пышными осенними розами. Пунцово-красные лепестки влажно отсвечивали на солнце.

— Прошу принять в знак искреннего восхищения вашим талантом!

Она поднесла цветы к лицу, вдохнула еле уловимый аромат и взглянула на Аббаса как-то уже почти совсем по-свойски искрящимися лукавой усмешкой глазами. Аббас продолжал:

— Не откажите в любезности назвать имя той, чья прозорливость повергла меня ниц.

Девушка рассмеялась.

— Зачем вам это?

— Ну, хотя бы затем, чтобы, проводив вас домой, не произносить банально "до свидания, прекрасная незнакомка".

— А если провожатый уже есть?

День померк, хотя в небе по-прежнему светило солнце.

— Тогда… не называйте своего имени.

— Меня зовут Наима, — скороговоркой произнесла девушка.

…За воротами громко просигналила автомашина. Аббас отогнал воспоминания. В калитку вошел рослый широкоплечий парень. На загорелом лице озорно поблескивали темные глаза под черными, как смоль, густыми бровями. Парень был красив и, чувствовалось, сам отлично сознавал это.

— Здравствуйте, тетушка! — Приветствие прозвучало чуть громче, чем это было необходимо, и, пожалуй, чуть театрально.

Тетушка Хосият поднялась с корточек, отряхивая подол платья.