Восхождение

Говорят, что опытные рыбаки узнают приближение кильки к источнику света по своеобразному шороху под водой, напоминающему шум летнего дождя.

Я этого шума не слышал, но был очарован изменчивой игрой света в море вокруг корабля.

Вначале, когда на вершине сетки, чуть опущенной в воду, зажглась лампа, море точно засверкало ярко-зеленым стеклом. Но вот сеть пошла поглубже, и зеленое стекло темнело, как бы превращаясь в матовое, но на поверхности еще мерцал отсвет, какое-то приглушенное сияние, как бы с трудом пробивающееся сквозь толщу воды.

Опустив первую разведочную сеть, Дементьев выждал минут двадцать, должно быть желая собрать рыбы как можно больше. Но вот сеть пошла наверх. Вода светлела с каждой секундой. Рыба поднималась за светом. Еще несколько мгновений — и у бортов судна словно разгорелся огромный подводный костер. Лампа — выше, выше, она уже над водой, и тут свет погас.

Темная сеть все еще шла наверх, а людям, смотрящим на море, казалось: гигантская огненная рыба, выпрыгнув из воды, вдруг почернела и растаяла в воздухе. Конусную сеть завели на палубу. В сетке лежал тяжелый, плотный груз рыбы, вода потоком стекала на сапоги рыбаков. Капитан Дементьев и Бабаян рывком открыли сеть снизу, и в раствор чанов щедро полилось текучее серебро кильки.

Пока килька охлаждалась в соляном растворе, с левого борта плавно опустилась вторая конусная сеть. Теперь, через каждые пятнадцать — двадцать минут, то у одного, то у другого борта корабля вспыхивали, затухали и со слепящей яркостью вновь разгорались огни ламп. Этот почти непрерывный, холодный подводный пожар вокруг судна блуждающими бликами отражался на мокрой палубе, на грудах белых ящиков, на темном металле лебедок и на разгоряченных работой лицах рыбаков.

Рыба из двух сетей поступала на палубу. Четкий ритм лова заставлял рыбаков, не медля, вычерпывать окоченевшую кильку из чанов, заполнять ею ящики, которые опускались в трюмы, где действовали другие холодильные установки.

Несколько десятков ящиков заполнили для Нины Владимировны. Это немного задерживало общий ритм работы, рыбаки нервничали. На палубе к обычным острым запахам свежей рыбы, соли и морской воды прибавился еще едкий аромат горчицы, заставлявший рыбаков чихать и, снимая рукавицы, вытирать мокрыми ладонями слезившиеся глаза.

— Ох, Нина Владимировна, зачем людей в море плакать заставляешь? Рыбы много — радоваться надо! — сквозь смех и вздохи жаловался Бабаян.

Он ловко заколачивал ящики и потом, скользя в сапогах по мокрой качающейся палубе, относил ящики к трюму. Нина Владимировна была неутомима, она не только смазывала рыбу, но и помогала заколачивать ящики, спускалась в трюм, ее маленькая фигурка появлялась то на одном, то на другом конце палубы. Она лишь иногда прислонялась к мачтам, чтобы не упасть при резких кренах судна.

В середине ночи, когда улов стал уменьшаться, Дементьев решил перейти на другое место, миль на десять на юго-восток.

Море и здесь было все в россыпи судовых огней. В ночной темени свет ламп казался особенно ярким, издали световые точки и вспышки сливались в одно как бы плывущее над водой зарево. Иной раз капитаны судов, идущих из Красноводска, наткнувшись ночью на экспедицию, принимали ее за освещенный огнями берег и, решив, что заблудились, бросали якорь или, переменив курс, уходили в сторону.

Лов кильки на сейнерах продолжался всю ночь. На рассвете, когда свет ламп потускнел, а поверхность моря приобрела серый, свинцовый оттенок и кильки стало меньше, сейнеры подняли якоря.

К утру обычно зыбь сильнее и ветер крепче. Сейнер «Гоголь» бросало на волнах, однако уставшие рыбаки крепко спали. Не отдыхал лишь капитан, стоявший за штурвалом. Он то и дело поглядывал по сторонам, стараясь, чтобы его не обогнали другие корабли, чьи мачты виднелись по всему морю.

Впереди показался песчаный треугольник мыса и около него светлые силуэты рефрижераторов, ожидающих свежую рыбу. Корабли прибавили ход. Они «бежали», весело попыхивая курчавыми дымками, разрезая косматые гребни волн, окрашенные розоватой пеной. Всходило солнце.

У самых рефрижераторов соперничество сейнеров стало походить на морскую игру. Команде каждого судна хотелось первой закрепить чалку на борту рефрижератора, первой перегрузить ночной улов. Сейнеры со всего хода «атаковали» рыбоприемники, капитаны судов сблизившихся кораблей кратко приветствовали друг друга с высоты штурвальных рубок, осведомлялись о результатах лова.

Героем ночи был капитан сейнера «Псел» — Петр Алексеевич Софронов. После шторма нелегко было найти богатые рыбой места. Однако на корме у «Псела» высилась гора ящиков с килькой, и Дементьев, скользнув по ней как бы равнодушным взглядом, оценив успех товарища, должно быть, позавидовал в душе, но внешне ничем не выдал себя.

— Сколько у тебя? — кивнув ему, спросил Софронов.

— Ящиков восемьдесят, — ответил Дементьев с невеселой улыбкой. Он был недоволен результатами лова. На сейнерах, где рыбу солили, а не замораживали, дело шло, естественно, быстрее.

— У меня триста семьдесят ящиков, — похвастался Софронов.

— Ты где же ловил?