Восхождение

После исповеди становлюсь среди мужчин. Вернее, в том месте храма, которое для мужчин предназначено, то есть справа-спереди. Иногда там же оказывается какая-нибудь женщина, дабы склониться в земном поклоне впереди мужской шеренги, что несколько смущает меня. Но если бы сие искушение было единственным, то это бы ладно, только для полного смирения нам предлагается еще одно испытание. Стоишь, опустив глаза, всеми силами пытаешься сосредоточиться на молитве, а тебя каждые пять минут стучат по плечу и просят передать «вот эти две 3/4 Спасу, четыре 3/4 Богородице, к празднику одну, Николе 3/4 две, всем святым вот эти четыре, на канун три, и еще вот эту большую 3/4 Пантелеимону». Передаешь, перечисляя все сказанное, обязательно путаешь какую и сколько куда. Конечно, на душе растет штормовое предупреждение 3/4 лишь бы сдержаться и не закричать сгоряча, что никак не приветствуется. Вот когда в полной мере видишь и свою гордыню, и уродливых ее деток: раздражение, гнев, нетерпе­ние, острое желание поучать неразумных правилам поведения в храме!

И уже есть что смирять, есть о чем горячо молиться!

 А вот и недоверчивые дамочки с решительными лицами расталкивают стоящих и протискиваются вперед, чтобы уж наверняка поставить свечи туда, куда им надо, невзирая ни на кого и ни на что. Если кому-то из них сейчас в мягкой форме кротко указать, что, мол, служба, сестра, и хождение во время службы есть грех, то можно услышать: «Нужна мне ваша служба! Мне свечку поставить надо!». Так что лучше не пытаться вступать в пререкания 3/4 бесполезно. При мне такие попытки случались… Вот одна такая бронебойная сестрица чуть не опрокидывает старика с длинным хвостом седых волос, он же бесстрастно одергивает задравшуюся полу воскресного пиджака и продолжает спокойно стоять, монотонно перебирая старенькие четки. Мне бы научиться твоему бесстрастию, отец…

После таких испытаний и обнаружения в себе вопиющих «младенцев Вавилоновых», чувствую полную духовную ущербность и немощь, так помогающие наполнить сердце покаянным сокрушением о своей греховной порче. Тут уж не до пагубного фарисейского самодовольства… Мытарева молитва 3/4 вот что удерживает на краю пропасти. Пробираюсь в самый угол, становлюсь на колени и подражаю Евангельскому мытарю (батюшке Серафиму, Достоевскому…) пока хватает сил терпеть нарастающую боль от контакта каменных плит с костлявыми коленями. Когда боль в коленях начинает жечь, как огонь, встаю и чувствую умирение в душе со всеми врагами и обидчиками и отсутствие желания следить за кем бы то ни было, кроме себя, многогрешного и нечистого.

…А как сладко рухнуть в земном поклоне, вдавить горячий лоб в истоптанную прохладу мраморного пола, когда долгожданно отверзаются Царские врата и священник выносит Святые дары в золотой сверкающей чаше 3/4 Царь Иисус сходит к подданным Своим. В эти секунды нет ничего, кроме непостижимого присутствия сияющей Славы 3/4 и твоего убогого недостоинства. Идешь к Чаше, как прокаженный или расслабленный к живому Христу, умоляя не отвергнуть, но исцелить «Если Ты хочешь»…

И как тихо становится внутри тебя, когда отходишь от сияющей Чаши Жизни, бережно неся бесконечно дорогую частицу Вечной Спаситель­ной Любви.

Запиваю «теплотой» и возвращаюсь на прежнее место. Также толкают меня, хлопают по плечу, передавая свечи. Та же суета вокруг и хождения. Но вдруг понимаю, что все изменилось. Нет, люди те же. И ведут себя по-прежнему. Изменился я сам. Теперь я передаю свечи с готовностью. Пусть хоть так люди выражают свою любовь к Господу. И это им зачтется, а, может быть, кого-то и спасет. Кто знает? И мне приятно помочь в этом выражении любви. И толкают меня поделом: встал на пути, мешаю людям подойти к иконам. И вообще, все такие добрые и хорошие, все братья и сестры, все гораздо лучше меня. Я счастлив, что мне позволяют быть среди этих добрых людей.

Стою на благодарственной молитве, проживая каждое слово благодарения и славо­словия, и одна у меня проблема 3/4 как сдержать слезы, так и подступающие к глазам, так и застилающие обзор, так и текущие по щекам…

Выхожу из храма и вместо утренней туманной сырости и серости обнаруживаю здесь солнечную тихую погодку, наилучшим образом соответствующую моему внутреннему состоянию. Это случает иногда. Значит, причастился на пользу, а не в осуждение. Значит прощен…

После службы ноги сами выносят меня к больнице. Ее невзрачное здание с облупившимся фасадом вырастает передо мной из одичавшей растительности старого заброшенного сквера. Наверное, во дни непогоды и больница, и разбитые грязные аллеи производят удручающее впечатление, но сегодня, в этот солнечный воскресный день в этой юдоли печали, а для многих и в последнем земном пристанище 3/4 уютно и тепло.