Восхождение

Странное впечатление производит этот человек. Росту в нем не меньше метра восьмидесяти, плечами широк, на вид крепок, как дуб, а по табелю проходит у меня инвалидом второй группы. Глаза его всегда виновато опущены, голос приглушен, движения мощного тела скованы. Что-то неуловимо выдает в нём криминальное прошлое. Не удивлюсь, если узнаю, что он сидел за какой-нибудь разбой или еще за что… Всю смену Максим одиноко сидит на корточках на штабеле панелей и аккуратно цепляет крюки стропа за монтажные петли. Никогда не кричит, не перечит начальству, в бригаде не заметен, слегка угодлив. Вот и сейчас сидит в углу и терпеливо ожидает, когда я закончу с бумагами.

— Что тихий такой, Максим? — спрашиваю бережно, как ребенка.

— Да вот…Сердце сегодня прихватывало.

— У тебя по этому делу инвалидность?

— Да… Это на всю жизнь, — вздыхает он, не решаясь сказать что-то главное.

— Ты, вроде, поговорить хочешь? — пытаюсь помочь ему. — Так говори. Давно пора нам познакомиться.

— Я… в общем, видел вас, Дмитрий Сергеич… Там… В церкви… В воскресенье. Вот.

— И что, испугал я тебя, что ли? — искренне удивляюсь.

— Да нет… Думаю, если человек в церковь ходит, значит, посоветоваться можно…

Вот так… «Господи, помоги нам поговорить с пользой, — произношу, мысленно крестя себя и сердце. — Господи, побудь с нами!».

— А ты сам по какому поводу в храме был? Из любопытства или причащаешься?

— Ну уж, причащаться!.. — вскидывает он голову. — Куда мне, уроду — да к Святой Чаше?.. Я просто стою сзади и все…

— Тебе там хорошо?

— Сердце болеть перестает, — поясняет он, потирая левую часть груди.

— Так ты посоветоваться хотел, — напоминаю я, видя нерешительность собеседника. — Говори, и не бойся, что напугаешь. Вряд ли получится. Если ты ходишь в церковь, то должен знать, как скорби и смерть рядом с нами ходят. Так же рядом, как Господь со святыми Своими. Так что, слушаю тебя, Максим!

Максим откашливается, приглаживает вихры на голове, массирует грудь и, наконец, мрачно изрекает:

— Убил я однажды человека…

Ничего себе начало, думаю. «Господи, помоги нам!» — снова про себя взываю о помощи. Собеседник поднимает грустные глаза и пытается понять, насколько сумел меня ошеломить. «Получилось, парень, — признаюсь мысленно, — продолжай, чего там!..»

— Дело в том, что раньше, в молодости, был я страшным хулиганом. Выпить любил, подраться, там… Особенно из-за девок… Девушек, то есть… Ну, понравилась мне одна… Маринкой звали. Такая красивая, видная, глаза у нее еще синие были. Красиво… А я сам тогда не то что сейчас — здоровый был, как бык. Обычно девки сами ко мне липли, а эта — ни в какую. Я и так, и сяк — цветы, там, вино, билеты в кино — все ей предлагал. А она ничего… Стал я тогда за ней следить. Это, как болезнь, было: не могу ничего делать — только о ней думаю целыми днями и тоскую. Стал ходить за ней хвостом. Вдруг узнаю, что есть у нее какой-то… Ладно бы путевый!.. Ну, там, красавец, что ли…или начальник с машиной. Так нет: заморыш плюгавый, посмотреть не на что. Обидно мне стало, ой как обидно, Сергеич! Понимаешь?

— Продолжай, я слушаю.

― Ты понимаешь, Сергеич, это не про кино говорить. Это трудно… И вот так узнаю, что у нее есть этот… Тогда сначала с ней говорю, что вот видел вас, и все такое. Она мне — ну и что? Да вот, говорю, не стоит он тебя, слабак он. Давай лучше мы с тобой ходить будем. Неужто я хуже его буду? А она мне и говорит на это, что я не стою и пальца его, заморыша этого. Тут я совсем озверел от ревности. Нагрубил ей, конечно… А сам думаю, надо с ним выяснить отношения. Нахожу его и говорю, что люблю я Маришку. Уйди в туман, и все такое… А он говорит, я тоже люблю ее, поэтому пусть она сама и решает. И так сказал спокойно, будто наперед знал, кого она выберет.

Максим замолкает, уткнувшись в затоптанный пол блуждающим взглядом. По всему видно, трудно ему дается эта исповедь. Только желание выговориться перевешивает смущение. Он кряхтит и продолжает: