Восхождение

К без четверти восемь в отутюженном костюме при галстуке вхожу в гостиничный бар и сажусь за столик в углу. Обозреваю диспозицию. Батюшки мои, какие люди! В противоположном углу, таком же затемненном как мой, сидит знакомый полковник спецслужб в отставке, который «по запаху» шпионов в Париже ловит. Как не поприветствовать такого уникума. Прихватываю свой драгоценный кофе за пятнадцать долларов, подсаживаюсь к нему и, улыбаясь во весь рот, произношу:

— Вот кого ожидал здесь встретить! Что, культурно отдыхаем после ночной вахты?

— А вы, собственно, кто? — слышу спокойный голос, неожиданно высокий.

— Уверен, вам уже подробно доложили, кто я и зачем здесь. Познакомимся? — Протягиваю руку, видимо, нарушая все законы его конспирации. — Дмитрий Сергеевич.

— Игорь, — слышу в ответ, чувствуя ладонью жесткое нервное пожатие.

— Очень занятно. Хотите, расскажу, зачем вы здесь? — Полковник опешил, отвечать не спешит, поэтому продолжаю атаку: — В случае отказа объекта съехать с занимаемой им жилплощади, вам дан приказ устранить его. Так?

В ответ — молчание. А что тут скажешь? Если это правда.

— Так вот, полковник Игорь, не будет у вас здесь работы ни сегодня, ни завтра, ни так далее. Так что можете брюки зря не протирать, а ступайте себе шлагбаум открывать и закрывать. Уж не знаю, платят вам за успех операции в целом или потрупно, — собеседник мой слегка дергается, но привычно гасит свой гнев и продолжает слушать, — может быть, я у вас невольно хлеб отнимаю, только предлагаю вам очень серьезно подумать, а не поменять ли вам профиль работы и образ жизни.

— Да что ты, сосунок, знаешь о моей жизни? — оживает, наконец, мой сотрапезник.

— Тоже мне, секрет! Да такими обиженными вояками, которых не поставили на пьедесталы в бронзе, все банды укомплектованы, или ты не знаешь?

— Он меня еще учить будет… — шипит он, едва сдерживаясь.

— Ладно, Игорь, — кладу пятерню на сжатый его кулак, — прости. Только ты и меня пойми: человек я верующий, а тут моего гостя, лишать жизни намерены. Нехорошо. И уж если тебе для авансового отчета нужно представить тело, то как гостеприимный хозяин могу предложить взамен гостя свою кандидатуру. Только решай сейчас. Через минуту мне придется отнять у тебя возможность выбора.

Несколько минут проходят в молчании. Моя кратенькая молитва за него так и пульсирует, так и вращается во мне, ровно и обнадеживающе. В этот время в душе моего собеседника, вероятно, творится что-то несусветное, что едва заметно, легкими намеками отражается на его бесстрастном лице. Мне жаль его немного. Под личиной супермена, там, в глубине, сидит, съежившись, трясущийся от страха человечек, который бесконечно обожает себя, любимого. А тут вдруг его вытаскивают на поверхность и показывают хозяину — вот твоя настоящая сущность. И что тут ему говорить, как оправдываться? То, что я ему сказал, и есть правда. А это, брат, сила!

— Скажи, пожалуйста, Игорь, — мягко произношу слово за словом, — ты считаешь себя человеком русским?

— Да, конечно. А ты сомневаешься?

— Честно говоря, да. Для меня русский и православный — слова-синонимы. Когда я уклоняюсь от православия в ту или иную сторону: сомнениями, поведением, образом мышления, какими-то поползновениями в сторону жадности, злобы, гордости… Бывает такое, бывает… В таких случаях мой духовный отец говорит, что я стал, как нехристь нерусский…

В это время мой собеседник делает едва заметное движение глазами и профессионально замирает. И значит это только одно: из-за кулис на сцене появился «объект» и разыскивает меня. Встаю и оборачиваюсь. В дверях неуверенно вращает головой тот самый парень, который преследовал меня в виде изображения в моем внутреннем слайдоскопе. Подхожу к нему.

— Дайте! Дайте видеть мне этого человека, — торжественно произношу что-то из таганского репертуара и кладу руку ему на плечо. — Ну, здравствуй, Степан.

— Добрый вечер, Дмитрий, рад познакомиться, — смущенно лепечет он, теребя мочку уха.

— Ну, здравствуй, брат, здравствуй, — крепко пожимаю протянутую руку, обнимаю его и снова отстраняюсь. — Знаешь, Степа, а физиономия у тебя вполне русская. И живой ты лучше, чем в фантомном, так сказать, виде. Мягкий и теплый. Пойдем, я тебя кое с кем познакомлю.

И тяну его за руку к столику, за которым сидит окаменевший Игорь. Знакомлю их по всем правилам дипломатического этикета, а после обмена любезностями говорю:

— Мы тут, Степан, в ожидании твоей персоны с Игорем затронули весьма интересную тему: может ли человек считать себя русским, если он не православный. И я предлагаю тебе подключиться к нашей беседе.. Итак, я утверждаю, что русский человек — это прежде всего православный христианин. Насколько мне известно, многие иностранцы вполне искренне считают себя русскими на том основании, что исповедуют православие.

— Да, я слышал такое, — говорит Степан. — Но мне пока это не совсем понятно.