Восхождение

Хор Муз:

- И юности пленительные грезы?

Эрот и Психея прибегают, заинтересованные происшествием:

- Превыше облаков Олимп, и боги приветствуют, Психея, видно, нас.

- Ах, нет! Я узнаю Элизиум, куда сошли и боги.

Эрот возражает:

- Нет, Психея! Бессмертные исполнены величья и жизни светлой, словно месяц май.

Психея, обращая внимание на поэта:

- Кто ж это?

Эрот лукаво:

- Тсс1 На даоса похож. Поэт в годах, но юность проступает во взгляде, в голосе, - в воспоминаньях находит, верно, юным вновь себя. И, знаешь, он не здешний, с нами прибыл, воссозданный из света, как и мы.

Поэт смеется:

- Психея! О, краса! Эрот лукавый! В прекрасный миг признания и славы. Как долог был ваш путь к возвышенной мечте, с рожденьем новым в красоте.

Я помню вас из детских сновидений и песнопений о красоте и таинствах любви, с тоской и мукой сладостной в крови и с жаждой тихой славы, как бессмертья, хотя бы имени в столетьях.

На склоне лет обрел я юность вновь, да не любовь волнует ныне кровь, хотя все свежи чувства, - но таинства природы и искусства.

Элизиум проступает отчетливей - в виде амфитеатра со сценой внизу у берега озера.

Психея с узнающим вниманием:

- Амфитеатр обширный полон весь известнейшими лицами так чудно.

Эрот смеется:

- На маскараде будто бы собрались. Иль это лишь изображенье в небе?

- А для кого? Нет, будет представленье на сцене с озером, где приводнился летучий парусник, весь золотой, влекущий взоры публики с восторгом или с тревогой, странной здесь, пожалуй.

Эрот с восторгом:

- Не диво там увидеть и Перикла с прекрасною Аспазией; Платона среди мыслителей иных эпох...

Психея с улыбкой:

- А вот, смотрите, скромный и суровый, среди актеров сам актер...

Эрот со звдохом радости:

- Шекспир!

Беспокойство публики нарастает, и часть ее выбегает на сцену.

Александр Македонский:

- Хотел бы знать, что означает сей корабль, весь золотой и весь летящий, во вспышках гроз на небе к нам приплывший?

Платон:

- В опасности, я вижу, острова блаженных. На Земле уж не сыскать укромных, тихих, лучезарных мест, захваченных элитами для рая, где ей доступна роскошь властелинов на краткий миг земного бытия. Судьба ж одна, ей имя Атлантида!

Бруно:

- Ковчег для плавания в океане Вселенной? Мысль меня туда уносит!

Рафаэль:

- Земля – Эдем, какого, может статься, во всей Вселенной не было и нет!

Кампанелла:

- Ковчег сей не для нас, давно умерших, а для живых в виду потопа, мы же утратим муки и утехи Рая, беспамятство нирваны, - все исчезнет, как не было нас в мире никогда!

Ломоносов:

- Мы у порога вечности, а значит, нам остается перейти в нее, поднявшись из могил и мавзолеев, как свет, за мыслью устремиться к звездам!

Гете:

- Исчезнуть ли звездой падучей в бездне или сиять предвечно во Вселенной – одна лишь мысль о том вся жизнь и счастье!

Поэт:

- Здесь, у порога вечности, друзья, увидим мы конец земного бытия? Или венец космических свершений, высоких, чистых постижений всех таинств Неба и Земли, с тем в поднебесье мы взошли?

Высоко в небе является царица фей на колеснице, запряженной тремя ласточками, и к ней устремляется Аристей.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Стройный бело-желтого цвета павильон со свободным пространством посередине - насквозь и вверх, с фоном из леса по горному склону, с долиной в ущелье, где явно идет жизнь, правда, неприметная, далекая, словно это всего лишь чудное изображение.

Отдельной стайкой среди гуляющих Леонард, Эста, Диана, графиня.

- Послушайте! Мы спим и видим сны, - произнесла Эста, грациозно подтягиваясь, будто просыпается.

- Мне тоже не один раз приходило в голову, что все это сон, - сказала Диана с грустью. - Жизнь есть сон.

- Нет, если мы спим и видим сны, - возразила Анастасия Михайловна, желая быть рассудительной, - наши сны не могут совпадать, во всяком случае, настолько, чтобы возникла цельная картина жизни, в которую мы все втянуты.

- Графиня, очевидно, мы видим творческие сны, - предположил Леонард, - и они не совпадают, а дополняют друг друга, как в творчестве драматурга, актеров, художника и музыканта рождается волшебная жизнь на сцене.

- Да, все время почти не слышно, но призывно звучат аккорды то в мажоре, то в миноре... И что же мы играем? - сказала Диана. - Склонны играть, надо бы с этим разобраться.

Проносятся звуки фортепиано, беглые и вместе с тем пронзительные, и тут же все обрывается, пианист сбегает вниз.

Леонард, рассмеявшись:

- Какой-то вундеркинд?

Диана узнает:

- Да это Скрябин. По звукам, по игре я узнаю, хотя столь юным я его не знала.

Эста весело:

- А я как будто помню, в этой шляпе ходил, веселым фатом представляясь…. Взволнован он и словно не в себе. Мы можем с ним заговорить?

Диана в раздумье:

- Я с ним была знакома... Подойду к нему. - Идет в сторону наискосок.

Скрябин, снимая шляпу:

- Лицо мне ваше издавна знакомо, хотя мы молоды и даже юны. Но это же вне жизни? Знаю я, со мною сотряслось ужасное. Одно лишь утешение: не я сам учинил, а всеблагой Отец. А, впрочем, с ним расчелся я давно, я победил, вот только все рука болит, но дух возносится все выше.

Диана с нежным сочувствием:

- Сказать ли Аристею?