Восхождение язычника

— О, так разбираетесь, ну, если откровенно, то приукрасил, да, — согласился торговец. — А так сей колчан был сделан в мастерских Парижа, наконечники его выкованы в его знаменитых кузнях, а древки делали древоделы, посмотри, какие они ровные, так и просится, чтобы такую стрелу на тетиву положили.

— Ты еще скажи, что они сами стрелять будут, — дед вновь хмыкнул.

А после нахмурился и выдал:

— Один златой даю, — и, видя возмущенное выражение торговца и шесть динариев, — байки про Париж вон девкам рассказывать будешь, а я уже стар для всего этого.

— Да как так можно, нет, это совсем не можно, вот два злотых и пять денариев можно, это же сами посмотрите, — и торговец вновь начинает трясти товар, — вы такой нигде не найдете дешевле, да еще и такой хороший.

— А что не пять-то злотых просишь, тоже мне, из Парижу привез, а может он и вовсе под Волином сделан, есть там мастера, рассказываешь мне тут. Можно не можно. Один злотый и восемь динариев.

— Да ну, — торговец протянул задумчиво, — ты где такую цену-то видел да за такой товар, здесь одни стрелы чего стоят. Но, так и быть, за два злотых отдам, — торговец грустно махнул рукой.

— Ишь, чего у думал, два злотых ему, совсем уже напридумывал, злотый и девять серебряных, а иначе забирай, у другого куплю, мало их здесь, что ли?

— Немало, — согласился торговец. — Но таких, не найдешь ни у кого. Ладно, злотый и десять динариев и забирай, только смотри, чтоб злотый не новоделом каким был, а так согласный я.

— Ну, добре тогда. — Отсчитав монеты торговцу и получив заветный колчан, я его сразу прицепил на пояс, пусть болтается там, руки свободны, и идти не мешает.

— Все, внучок, пойдем в таверну, отдохнем, а то устал уж, — покряхтел прадед.

— Деда, может, пойдем по городу пройдемся, посмотрим, а?

— Да что на него смотреть, насмотришься еще. Колояр сегодня явно не управится, вот завтра и посмотрим.

— Деда, давай все же посмотрим, что в таверне-то сидеть, вон до площади пройдемся да в таверну потом.

Дед скривился и грустно вздохнул.

— Ну, пойдем, пойдем, раз не терпится тебе, — подтолкнул он меня в спину, и мы направились по улочкам града Щецина.

Я глазел на дома и людей которые встречались нам по пути. А еще заметил, что не было ужасных запахов, которые, казалось, должны заполнять город. Нет, неприятные запахи были, бесспорно, но не было так худо, как казалось в моих измышлениях.

Подходя к площади, мы ступили на деревянную мостовую, вся улица была уложена досками, словно деревянный пол. Что у меня вызвало достаточно удивления, не ожидал.

А вот на самой площади хватало людей.

На площади расположилась небольшая сцена посредине, возвышавшаяся на полметра, которую окружал разномастный народ, в том числе городская стража. Рядом со сценой стояла еще площадка чуть повыше, на которой было деревянное кресло, которое занимал мужчина, вальяжно развалившись во что-то всматриваясь на сцене.

И все это происходило возле каменного трехэтажного терема, огороженного каменным забором.

А еще рядом с площадкой было два столба, посредине которых висел здоровый бронзовый колокол.

— О, походу, на судилище попали, — дед задумчиво проговорил.

— И что, сам князь судит да рядит?

— Э не, похоже, посадник за всем смотрит, обычно-то судит кто другой из назначенных для этого дела, но бывает и посадник выходит, а бывает и сам князь, когда в городе бывает.

Протолкавшись сквозь толпу, увидел, как стражи уводят вырывающегося мужчину.

Я же принялся рассматривать посадника. На шее его висела толстая золотая цепь с медальоном, на котором изображался Триглав, через одно плечо был перекинут ярко-красный плащ на византийский манер, скреплённый золотой фибулой. В светло-синей рубахе, штанах выделанного шелка и красных кожаных сапогах, в руках он крутил одноручный меч, украшенный яхонтовыми каменьями.

Избитого и связанного человека стража выволокла на площадку. И стоящий рядом с посадником человек в богатых одеждах и с длинной черной бородой, заговорил:

— Сие тать и разбойник, убил вдовицу Валаву и торгового гостя Гнешко, что остановился у нее на постой, в том видоки есть, — его голос звучал мощно и раскатисто, подобно грому.

Один из мужей взобрался на площадку и поклонился посаднику.

— Я это значится, возле Валавы живу, утром глянь, а он из ее подворья выходит, — и указал пальцем на избитого мужчину. В руках нож кровавый держал, рубаха в крови, а за плечом мешок держит, значится.

— Ну я сыновей да холопа свово кликнул, ну и скрутили да на правеж, вот, значится.

— Так он что, средь белого дня таким выходил? — начал допытываться ближник.

— Та нет, рассвета еще не было, заря еще не началась, но светать начало, вот и.

— А что же тебе по ночам-то не спится, на чужие подворья заглядываешься.

— Так, это, значится, зуб у меня неймет, так неймет, — и мужик покачал головой, словно показывая, как у него зуб неймет. — Аж глаз сомкнуть невмоготу. Вот и повадился по подворью прохаживаться, иной раз полегчает, так я и спать иду. Вот и в тот раз так же было, только все равно легче не стало, я аж занемог.

Ближник взглянул на посадника, тот едва заметно кивнул.