Восхождение язычника

— А в мешке-то что было? — продолжил ближник.

— То мне неведомо, мы и не заглядывали, так его, скрученного стражником, с мешком и отдали. В дом-то заглянули ну, прежде чем его вести, так там Валава мертвая и Гнешко были, вот, значится, ну, их вся улица-то и видела, — мужчина закивал.

— Мешок тот где? А ну быстро несите, — дал указания стражникам ближник. — Тот или не тот?

Свидетель посмотрел со всех сторон, даже пальцем в него потыкал.

— Вроде тот, похож.

Стоящий ближе всего стражник вытащил нож и вспорол горло мешка, а после вытряхнул все.

В мешке было какое-то тряпье, пояс с вышивкой, два ножа и мощна с монетами. Страж нагнулся и развязал.

— Серебро.

— А ведом ли тебе убийца? — обратился ближник к видоку.

— Так, конечно, ведом, это горбун Тимир, он за вдовицей все бегал, а она все его воротила, ни в какую, в прошлой године он ее подстерег да на сеновал отволок ссильничать хотел, о том многие слыхивали. Так Валава в сене топор нащупала да до крови его и отходила, ну, горбуна этого, Тимира.

Толпа загомонила, слышались смешки и подтверждения, что, дескать, да, слыхали, было дело.

— Что-то на горбуна он не похож, — посадник с любопытством взглянул на связанного.

— Так вдовица вроде горб-то того, топором и стесала во гневе, а он убег, думали помер, а нет, жив паскудник.

— Видать, прознал, что к Валаве торговец Гнешко наведался, вот и пришел в ночи-то.

Народ зароптал.

— Тихо, — поднял посадник руку.

— Что ж, здесь все ясно, и горбун Тимир повинен в убийстве вдовицы Валавы и торгового гостя Гнешко. Кто еще слово молвит, али родичи их?

Прождав пару мгновений, он продолжил:

— За злодеяния свои горбун Тимир повинен смерти и будет лишен живота своего на рассвете завтрашнего дня, говорю я, Никей, поставленный великим князем Ратибором.

Приговоренный, как услышал, весь завошкался, и его хрип было слышно даже через кляп.

— А ежели появятся родичи вдовицы Валавы или торговца Гнешко, то сию рухлядь они разделят поровну меж собою.

Посадник махнул рукой, и стража подхватила приговоренного и утащила.

— Следующий, — крикнул ближник.

И на помост выволокли молодого парня, лет двадцати, на мой взгляд, бородат, но борода еще куцая, скорее пушок отросший. Простая рубаха, подпоясанная кожаным поясом, весь растрепанный и помятый, но не избитый, как предыдущий, руки, связанные, впереди.

— Милонег, что живет близ Щецина, в драке одним ударом убил охотника Волчий хвост, что прибыл с семьей на торг. То видаки видели. Кто видел сие?

И на помост поднялись пара мужчин.

— То мы видели, спор у них зашел, да Милонег его ударил в голову, а Волчий хвост замертво свалился, что за спор был, да из-за чего, того мы не слышали, в том богом нашим клянемся.

— Есть, что тебе сказать? — ближник обратился к обвиняемому.

Тот бухнулся на колени как стоял.

— В том моя вина в смерти его, не мыслил я убийства, из-за гнева свово ударил, не хотел я его убивать, он упал и не дышит, мертвый. Я только ударил, не было умысла убивать, вы уж простите меня, люди добрые, — и парень поклонился, видно было, что он говорит искренне и переживает, по крайней мере, на лице было раскаянье.

— Казнил бы я тебя и вся недолга, но пусть судьбу твою, родичи убитого решают, — и посадник махнул рукой.

На помост поднялась молодая девчонка чуть старше меня, с заплетенной косой и в простом платье, за руки она вела мальчишку лет семи, сурово на всех смотрящего, и девчонку лет пяти в рубашонке, которая выглядела как чистая кукла. Небольшая коса переплетена лентами, как и у старшей сестры, а глазки голубые и с любопытством на всех поглядывают.

— Какая Вира будет, кровью его и жизнью возьмёшь, али златом да серебром? — посадник Никей обратился к поднявшейся девушке.

Она молчала и смотрела на убийцу отца, а он стоял на коленях с опущенной головой, не смея поднять на нее взгляд.

— Нету у меня теперь тятеньки, а мама умерла, когда Злата явилась на свет, — и погладила младшую сестренку, — не осталось у нас более родичей.

И, склонив голову, внимательно вглядывалась в Милонега.

— Пусть родичем нам станет, вместо брата старшего.

— Эх, молодец девка, не дура, — раздался рядом голос Рознега. — Куда уж они без кормильца, кровью возьмет так помрут, а златом не лучше выйдет, а так кормилец будет, эх, молодец какая, так, может, и выживут.

Милонег поднял голову и кивнул, прошептав:

— Я согласен, буду вам за брата старшего.

— Ну, тогда в Храм идите и перед Ликом Триглава клянитесь, — и махнул рукой, а после вновь принял скучающие выражение.

— Есть, кто слово хочет молвить перед посадником нашим да людьми добрыми?

— Я хочу, — раздался крик из толпы. И на помост выбрался мужик в обносках, весь обросший, борода нечесаная и торчавшая в разные стороны с седыми прядями. На ногах какие-то обмотки вместо нормальной обувки, а за поясом рукоять ножа. Была в нем болезненная худоба, видно, что пришлось голодать и пришлось ему трудно. Сколько ему лет, а шут его знает, не угадаешь, может, под сорок, а может, и под все пятьдесят.

— Ну, молви, раз взялся, — начал ближник.