Восхождение Хоноса

Признаюсь, наблюдая за всем этим действом, я плохо понимал, что вообще здесь забыл. Неужели один мой образ на картине, явившейся во сне, мог пробудить меня от столь долгого не-бытия? Очень, очень странным мне все это казалось. Где же почитание, где же рой мыслей о чем-то Высшем? В голове Леси всплывало лишь: «Отец…Оля…живы??». Даже во время сна я не посетил недр ее сознания кроме как в образе на картине, которая, опять-таки, больше относилась к воспоминаниям об Отце, о смертном. Тщетно я рыскал в уголках ее разрозненных мыслей, пытаясь уловить хоть один образ, связанный именно со мной, и в каждом ответвлении пути ее нейросети меня ожидал тупик и разочарование.

Проснулась Леся за десять минут до звонка будильника. Да, это сделала та же самая Леся, что могла спать часов по десять-двенадцать, которую нужно было чуть ли не силой выталкивать из кровати. Подняться в то утро ей было на удивление легко, и эту легкость она списала на то, что мысленно она уже находилась не в Петербурге, а в другой точке Земли.

Улицу освещал мягкий белый свет, и такси, что Леся вызвала еще накануне вечером, было легко найти. Забравшись в машину, девушка быстро напечатала сообщение Жози: «Я еду в Ленинск, обратно вернусь… не знаю когда», надеясь, что та прочитает его, когда самолет Леси уже поднимется в воздух.

Однако мама, которая жила по своему московскому ритму, сама вставала в пять и, увидев сообщение, в истерике позвонила ей, едва девушка ступила на порог Пулковского аэропорта:

– Ты с ума сошла, какой Ленинск? Хочешь лишиться щитовидки?!

– Мам, все будет в порядке, – Леся сама понимала, насколько неуверенно звучит такое заверение. – Туда эвакуируют местное население из ближайших городов…

– У тебя точно не все в порядке с головой! – вопила Жози, которая была вне себя. – Вот погоди, я еще отцу твоему расскажу!..

– Он сам купил мне билеты, – парировала все с тем же сомнением в голосе Леся. – Это был подарок, вместе с мастерской в Ленинске.

– Конечно, он купил их до взрыва! – несмотря на эмоции, мать была непреклонна и здравомысляща, как никогда. – А сейчас мозгов у него не хватает тебя остановить, видимо, все растратил на службе…

– Не смей так говорить, – Леся от злости сжала в кулак светло-розовые ручки дорожной сумки на коленях. – В отличие от тебя, он в своей жизни приносил хоть какую-то пользу людям… Приносит, вернее.

Осекшись, она даже не сразу поняла, какую глупость сморозила, однако затем осознание пробрало ее пробрало до мурашек. Неужели какая-то ее часть уже не верила в то, что Отцу удастся избежать лучевой болезни?..

– Как ты… – договаривать, однако, Жози не стала и попросту бросила трубку. Очевидно, никаких слов, кроме ругательных, у нее не осталось.

Леся равнодушно отвернулась к окну, наблюдая за родным городом, который пролетал перед глазами, словно отснятый кадр за кадром, застывши в прошедшем времени.

– Искрилась гладь воды негромко,

Нещадно мох въедался в пирс

Запечатлел на киноплёнку,

Миг твоего падения вниз.

Она бормотала стихотворение, написанное Отцом в первые месяцы их с Жози романа, наблюдая за полусонными улицами, каналами, жизнь на которых только-только пробуждалась, с тоской думая о словах матери. А что, если она окажется права, и, поехав в Ленинск, девушка и впрямь рискует заразиться? Даже если и так, то не все ли равно, ведь, если Отцу грозит опасность, Леся может больше его никогда не увидеть. Кто знает, что там вообще сейчас творится?

– Чье это? – спросил, не сдержав любопытства, таксист, взглянув на девушку через стекло заднего вида. Леся терпеть не могла, когда ее кто-то подобным образом разглядывал.

– Неизвестного Художника, – бросила она, резко ощутив раздражение и голод.

– Красиво! А продолжение есть? Вы простите, что я прямо сходу, просто вы очень здорово читаете, – он виновато улыбнулся. – Так, знаете… Что душу немного цепляет.

– Ничего, – буркнула Леся, смягчившись. Они уже почти проехали Московский, вот-вот, и будет кольцо к повороту на Пулковское. Нахмурившись, она стала вспоминать дальнейшие четверостишья:

– «Ты появилась на рассвете,

Ступая томно на причал.

Я, расставляя взглядом сети,

Сам бессловесно в них застрял.

Мы упивались по минутам,

Тянули жизнь и сок из грёз,

И красота была как будто,

В страданье и пучине слез…»

– Вот это поэзия, я понимаю!.. Не то, что по радио поют, – он кивнул на свою молчащую радиомагнитолу. – Иногда, знаете, включу, оно играет, а я даже слушать уже не могу, но все равно слушаю, потому что привык, и все тут.

– Так не слушайте, – Леся удивленно пожала плечами. – Вас же не заставляет никто.

– Привычка, мать его, – мужчина почесал за ухом. – Надо бы перестать, надо. А вот сяду за руль, так уже тишина и давит на уши. Включишь, и вроде как не один едешь, да и новости узнаешь первым.