Парламент становился комитетом по управлению государством. Джон Пим определял его очередные задачи. Его политическое чутьё подсказывало ему, что с государем невозможно достичь соглашения, что этот человек всё равно откажется или обманет. По этой причине его деятельность двигалась по двум направлениям. Он продолжал обращаться к монарху, каждое постановление отправлял на его утверждение, точно надеялся, что тот наконец осознает неизбежность происходящего и понемногу начнёт управлять вместе с парламентом, и конфликт окончится миром. В то же время он понимал, что парламенту придётся себя защищать. Ему представлялось необходимым подготовиться к обороне, и подготовиться как можно скорей, чтобы король и его кавалеры не застали парламент врасплох. Но сам он был только искусный политик, превосходный оратор, человек кабинетный, далёкий от практической жизни. Ему нужен был надёжный помощник, способный вникать в каждую мелочь, умелый и расторопный исполнитель его политических замыслов и государственных распоряжений. За годы парламентской борьбы Пим успел присмотреться к простоватому на вид сельскому хозяину, малоприметному скотоводу из Сент-Айвса, который все эти годы держался в тени, редко брал слово для выступления, всегда говорил страстно, но кратко он разглядел в этом простом скотоводе редкий талант организатора и дельца, который тот, может быть, и сам в себе пока что не замечал. Он выдвинул его из безвестности, поставил его рядом с собой и поручил ему оборону парламента. С этого дня Оливер стал его правой рукой.
Кромвель преобразился. Уже четырнадцатого января он предложил нижней палате проект обороны и охраны порядка, а Гемпден, тоже по указанию Пима, потребовал передать парламенту Тауэр и народное ополчение. Представители нации не откладывая приняли эти серьёзные предложения. Принятые решения тотчас отправились в Виндзор на утверждение короля. Между парламентом и монархом завязалась и на семь месяцев протянулась так называемая бумажная или памфлетная война. Парламент принимал законы, акты, постановления с удивительной быстротой. Король их получал, откладывал в сторону, делал вид, что изучает, взвешивает, обдумывает, и отказывался их утверждать. Большей частью его отказы бывали разумны и справедливы и с каждым днём ухудшали его положение. По поводу предложения управлять Англией совместно с парламентом он отвечал, что не позволит изменять законы страны. Государь был прав, но и парламент был прав и стал управлять без него. На предложение добровольно отказаться от верховного командования английской королевской армией Карл отвечал ещё резче:
— Клянусь Богом, ни на одну минуту! От меня требуют того, чего не требовал никто, никогда, ни от одного короля и чего я не доверю даже жене и детям!
Он и тут был кругом прав, но и парламент не мог доверить королю армию, которой тот без промедления прикажет разогнать парламент и перевешать половину депутатов, если не всех, с полным на то основанием, применив к ним закон о мятеже, и армией стал командовать Кромвель.
Он заседал в комитете по делам Ирландии, которая всё ещё бунтовала, и вёл переговоры с комендантом Тауэра о безопасности Лондона. По его инициативе на время переговоров вокруг Тауэра стояла вооружённая стража и велось наблюдение за всеми подходами. Комендант Портсмута получил грамоту, которой запрещалось без приказа парламента впускать в крепость какие-либо войска. Комендантом в крепость Гулль, которая являлась главным опорным пунктом на севере Англии, был назначен свой человек. Он вёл переговоры с лордом-мэром Лондона и в палате лордов, когда там отказывались утверждать законы, принятые нижней палатой. Когда в парламент поступали петиции, в которых говорилось о военной угрозе со стороны Ирландии или со стороны короля, Пим или Гемпден набрасывали решение и делали надпись для секретарей: «Послать мистеру Кромвелю». Оливер становился известен, на него начинали смотреть как на исполнительного и надёжного человека. Дела, которые ему поручали, становились всё ответственней и важней.
Напряжение всё нарастало. Пуританские проповеди, произносившиеся в парламенте на библейские тексты, звучали призывами к бою:
— Будь проклят каждый, кто удержит руки свои от пролития крови!
Бумажная война была в самом разгаре. С каждым днём представители нации уясняли себе, что невозможно ни в чём убедить короля. Всё-таки они продолжали к нему обращаться с посланиями, с разъяснениями и памфлетами, но прежде чем переправить в Виндзор или Йорк, куда вскоре король перенёс свою ставку, их отпечатывали, расклеивали по Лондону, продавали в мелочных лавках, десятки гонцов развозили по графствам и городам и таким способом непосредственно обращались к народу. В них перемешивались в качестве доказательств законы и хартии, религия и политика, история и последние новости, грубые нападки на упрямство и несговорчивость короля и пуританские проповеди.