Монарх считал себя несправедливо обвинённым и правым во всём. Он должен был отвечать, но не умел. Самые умные из его приближённых ещё колебались и не решались уехать из Лондона. Хайд, один или в соавторстве с Фоклендом, составлял красноречивые, изящные, полные иронии ответы. С этой важной бумагой в кармане тайный гонец мчался в Йорк и доставлял её королю, тот по ночам переписывал своим почерком, чтобы никто, даже в самом близком его окружении, не угадал руку автора. Ответ немедленно отпечатывался, но вместе с предложением, разъяснением, памфлетом или ответом парламента, и также распространялся гонцами по графствам и городам. Королевские прокламации производили сильное действие на умы, нередко доводами, подобранными отлично, красотой стиля и блеском ума превосходя прокламации, которые в парламенте составлялись грубо и просто, как пуританские проповеди. Лагерь монарха стал быстро расти. В Йорк стекались богатые землевладельцы и кавалеры. В скором времени к нему из Лондона перебралась палата лордов почти в полном составе и чуть ли не половина нижней палаты. Добровольные пожертвования приходили из графств.
К королю возвращалась уверенность. Он осмелел и принял решение действовать: двадцать третьего апреля, имея всего триста всадников, направился к Гуллю и потребовал от его коменданта, чтобы тот добровольно вручил ему городские ключи. Комендант был связан приказом парламента: в город никого не пускать. Он растерялся. Перед ним был государь, которому повиновались все его предки и которому должен был подчиняться и он. Однако страх перед парламентом, к которому уже перешла реальная власть, оказался сильнее. Комендант просил короля подождать, пока он свяжется с парламентом. Монарх был непреклонен. Мэр и группа зажиточных горожан направились к воротам, чтобы впустить своего повелителя. Комендант силой отправил их по домам, вышел на вал, пал на колени, моля о пощаде. Кавалеры снизу кричали, обращаясь к офицерам:
— Сбросьте его с вала! Убейте его!
Офицеры были на стороне своего начальника. Король стал уступать. Он просил впустить его одного, в сопровождении конвоя из двадцати, даже десяти человек. Комендант отказал и в этой просьбе, казалось бы безобидной, рассудив, что в таком случае город был бы потерян. Карл объявил его изменником, но удалился и в тот же день направил в парламент жалобу, требуя правосудия за нанесённое ему оскорбление. Представители нации полностью оправдали коменданта и разъяснили в ответном послании, что все арсеналы и крепости не являются личной собственностью его величества, а лишь временно вверены ему для безопасности государства, из чего следует, что и парламент, исходя из безопасности государства, может взять их под своё управление. Разъяснение было не только логично, но и законно. Королю было нечего возразить. Тем не менее он увидел в нём объявление уже не бумажной, а настоящей войны и принял меры, чтобы выйти на поле боя во всеоружии.
Свои меры приняли и депутаты. Второго мая они направили в Йорк своих комиссаров, местных уроженцев, из крупных землевладельцев, пользующихся уважением в графстве. Они получили приказ: во что бы то ни стало находиться при короле и доносить обо всём, что в его ставке будет происходить. Посланцы с должной почтительностью представились Карлу, но тот встретил их неприветливо:
— Милорды, я повелеваю вам воротиться. Если вы откажетесь повиноваться, если останетесь, то берегитесь. Чтобы с вашей стороны не было никаких происков или интриг. В противном случае мы очень скоро разочтёмся друг с другом.
Они остались. Их оскорбляли. Им угрожали, не позволяли выйти из дома, но они всё-таки умудрялись получать верные сведения и отправляли донесения вождям оппозиции. Отчёты день ото дня становились тревожнее. Королю нужна была армия. Он ещё не смел открыто её набирать. Пятнадцатого мая он собрал в Йорке окрестных дворян, уверенный в том, что они с радостью согласятся сражаться за своего владыку.
Старое дворянство явилось в полном составе. Собрание было многолюдным и шумным. Призыв короля был встречен криками одобрения. Явившихся комиссаров парламента встретили свистом и шиканьем. Казалось, государь уже получил первых волонтёров. Однако слух о собрании уже распространился по графству. После обеда в Йорк стали съезжаться сельские хозяева, так называемое новое дворянство, и свободные фермеры, которых намеренно обошли приглашением. Они кричали, что имеют законное право вместе со всеми обсуждать дела графства. Их не хотели пускать, эти люди собрались в другом месте. Когда же король наконец решился открыто объявить набор в свою гвардию, около полусотни этих сельских хозяев, новых дворян, ответили твёрдым отказом; составили список, каждый из них расписался в знак своего противодействия монарху, и первым свою подпись поставил Томас Ферфакс из Дентона, самый смелый и откровенный патриот Йоркского графства.