Восхождение. Кромвель

Зрелище выдалось довольно печальное. С утра гремела гроза, на землю обрушился проливной дождь, было не по-летнему холодно. Только к шести часам вечера, когда дождь прекратился, король смог выехать на центральную площадь. Его сопровождали восемьсот всадников в пёстрых одеждах q кружевными манжетами, в широких шляпах с плюмажами, при шпагах и пистолетах и небольшой отряд ополченцев в однообразных тёмных костюмах горожан и крестьян. Дул сильный ветер, трепал длинные завитые волосы кавалеров и полы плащей. Полотнище знамени вырывалось из рук. По небу неслись низкие серые тучи. Монарх был печален. Слабым движением он передал прокламацию офицеру охраны. Герольд развернул её, выступил вперёд и начал читать. Государь тут же остановил его, подозвал тем же слабым движением бледной руки и, положив трепетавший лист на колени, исправил несколько мест. Герольд снова начал читать, запинаясь, с трудом разбирая нетвёрдую королевскую руку:

— «Мы выполним наш долг с подобающей нам полнотой, и Господь снимет с нас вину за ту кровь, которую при этом должно будет пролить...»

Кавалеры сорвали и подбросили шляпы. Сотни голосов, относимых в сторону ветром, прокричали нестройно и слабо:

— Да здравствует король! На виселицу круглоголовых!

Взвизгнули трубы. Знаменосец вышел вперёд. Только тут оказалось, что старинный обычай обращения монарха к своим подданным всеми забыт. Никто не знал, где именно должен быть поднят призывный королевский штандарт. Растерянная свита озиралась по сторонам. Нигде не находилось подходящего места. Кто-то вспомнил Ричарда III. Следуя его примеру, едва ли удачному, штандарт под бой барабанов внесли внутрь крепостных стен и укрепили на крыше бани.

Наутро полотнище было сорвано ветром. Когда королю доложили об этом, он раздражённо спросил:

— К чему было поднимать знамя туда? — И только теперь указал приличное случаю место: — Следует водрузить его на открытом пространстве, так, чтобы каждый мог свободно к нему подходить, а вы поставили его как в тюрьме.

Стяг вынесли в парк. Земля была твёрдой. Кинжалами выдолбили ямку, но древко не хотело стоять, и несколько часов его держали руками. Все нашли, что это плохое предзнаменование. В Ноттингеме царило уныние. В окружении короля предчувствовали беду, Карл был подавлен. Меланхолическое настроение несколько дней не покидало его.

К несчастью, в его жизни дурное предзнаменование не было первым. Они начались с коронации. В тот торжественный, но нерадостный день по непонятным причинам, сам плохо отдавая себе отчёт в своих действиях, он облачился в белоснежный костюм, тогда как ему полагалось предстать в пурпурных одеждах. Многие были поражены: как мог он сменить цвет символа величия на символ невинности?! Придворные в недоумении шептались, что король в борьбе с будущими бедствиями, которые неминуемы на пути всякого человека, верно, более полагается на свои добродетели, чем на могущество сана. Какое заблуждение! Какая ошибка! Невинность из века в век подвергается клевете, добродетель нередко приводит к погибели.

Точно в подтверждение справедливости их опасений проповедник избрал для проповеди странный, как многим показалось, мрачно-пророческий текст из Писания:

«Будь верен до смерти, и Я дам тебе венец жизни».

Многим тогда показалось, что ангел смерти незримо пролетел над головой короля, точно панихиду служили по живому в предвидении того, что по мёртвому панихиды не будет.

И в самом деле штандарт был как-никак поднят, парламент обвинён в мятеже, вассалы призваны на защиту государя, но не торопились отозваться на призыв. Собираясь небольшими отрядами, по пять, по шесть человек, они по дороге в ставку грабили фермы, вламывались в дома горожан, подозревая их в приверженности парламенту и ненавистному пуританству, хватали деньги и ценности, отбирали лошадей и оружие и хвастались между собой, словно уже одержали победу.

В Ноттингеме вокруг короля собралось не более тысячи кавалеристов и ополченцев, в сущности, горстка задир, хвастунов и грабителей, которым было не под силу защитить монарха, даже если бы они были первоклассными воинами, а они были воинами далеко не первого, скорее третьего или четвёртого класса, битые и перебитые испанцами под Кадисом, французами под Ла-Рошелью. На кого было рассчитывать королю в белых одеждах невинности? Не на кого. И когда ему донесли, что в Нортгемптоне, в десятке миль от его скудного лагеря, набирается ополчение в пользу парламента, что к Нортгемптону стекаются сотни людей и что два или три полка уже готовятся к бою, он растерялся. Ещё больше растерялись его приближённые. Генерал-майор Джекоб Эстли признался своим офицерам:

— Если они решатся напасть на нас и застанут врасплох, я за безопасность короля не ручаюсь. Пожалуй, его захватят прямо в постели.

Члены совета предложили попробовать счастья в переговорах с парламентом. Он был поражён:

— Как! Уже? Ещё прежде начала войны?!