Восхождение на театральный Олимп

В очередные летние каникулы белорусские студенты сперва почтили вниманием театр «Современник», а потом Театр имени Владимира Маяковского. «Современник» был интересен тем, что там работал его создатель и творческий вдохновитель Олег Ефремов, возрождавший традиции «театра Станиславского» с художественными и, главное, этическими идеалами. Родился театр, как утверждал известный театровед Сергей Владимиров, словно «умный, талантливый, интересный, много знающий и понимающий собеседник». А вот Театр на Большой Никитской притягивал яркими спектаклями с энергичной режиссурой Андрея Гончарова, в которых были и масштабность замысла, и публицистический темперамент, и высокая постановочная культура. Андрей Александрович умело обострял житейские конфликты, обнажал скрытые пружины драматического действия, стремился раскрыть характер человека через его поступки и сугубо духовное начало. Он сформулировал первое правило театра: «Театр начинается с воспаленной зоны в зрительном зале». Через три десятилетия судьба снова сведет Михаила Ковальчика с Андреем Александровичем, когда тот будет возглавлять секцию драматических театров Союза театральных деятелей России, а Михаил станет членом секции музыкальных театров в этом Союзе. «Умение работать с человеком, с артистом — самое важное для режиссера, первый урок этому я получил на репетиции Станиславского», — говорил он. Но в конце шестидесятых именно актеры изведали настоящую тиранию своего талантливого мэтра. Его непростой характер не раз заставлял проливать горькие слезы обиды и любимую жену — Веру Николаевну Жуковскую, которую любил до конца своей жизни. В театральной среде до сих пор помнят не только его смешные алогизмы: «Это не театр, а пожар в бардаке во время наводнения!», «Ваш спектакль скучен, как музей в понедельник!», «Я болтаюсь один, как волос в супе!», но и его природный дар образного мышления, редкий режиссерский талант.

В 1968 году режиссерам-старшекурсникам впервые разрешили стажироваться в Москве, и птенцы гнезда Веры Павловны Редлих стали собираться — кто во МХАТ, кто в «Современник», кто на Сретенку в «Маяковку». А Михаил замыслил — к Г. А. Товстоногову, там шли его спектакли «Мещане» и «Варвары» М. Горького, «Горе от ума» А. Грибоедова, эзоповский «Лиса и виноград». Не было главного — разрешения. Его секретарь была неумолима. Пришлось в телефонную трубку «расплакаться», всякими виртуальным несчастьями подтапливать ее вышколенное строгой дисциплиной ледяное сердечко, и она не выдержала: «Учтите, я вам этого не говорила.» Он поехал в Тбилиси через Киев. На два дня остановился в гостинице «Украина». Администратор гостиницы бросила на ходу: «Георгий Александрович сейчас в банкетном зале». Оказывается, грузинские друзья привезли ему барашка и вина. И Михаил, словно казанская сирота, приютившись в уголке на стульчике, ждал его выхода часов двенадцать, до глубокой ночи. Официантки приносили ему бутерброды и порывались вызвать Товстоногова, но Михаил решительно отказывался: боялся вызвать гнев своего кумира. Откуда ему тогда было знать, что для грузинского застолья нет такого понятия, как время. Когда они садились за стол, стрелки часов останавливались, считалось, что общение с друзьями в счет времени не идет. Наконец одно девичье сердце дрогнуло. Она подошла к Товстоногову и возмутилась: «Ну, хватит же, наконец! Пожалейте парня». Георгия Александровича смутило, огорчило, что он заставил этого парня долго ждать. Он пригласил Михаила в номер и, широко улыбаясь, как давнишнему знакомому, спросил: «Ну-с, чего вам все- таки от меня надо, молодой человек?» Михаил что-то мямлил, злился на себя и чувствовал, что увертюра к основной просьбе затянулась, но стоп-кран не срабатывал. А Георгий Александрович, иронично улыбаясь, терпеливо ждал. И когда услышал фразу «Можно к вам на стажировку?», поспешил ответить: «Нет проблем!» Сел за стол, подвинул ближе стопку бумаги для оперативной записи с логотипом театра и фамилией художественного руководителя, стал что-то писать. Михаилу важна была только последняя фраза: «Не возражаю в БДТ под моим руководством». Этот заветный фирменный листок он оставил на кафедре института — для согласования с театром условий и сроков выезда на желанную практику.