Читаем Восхождение: Проза полностью

— Ну шо, браты, — прогудел он, любовно оглядывая притихшее, бородатое, в основном, воинство. — Сегодня не грех нам посидеть за этим столом: красных мы разбили, власть свою, народную, установили. Нас уже знают, браты; Александр Степанович Антонов прислал до нашего командира, Ивана Сергеевича, письмо с дуже гарными словами. Наша дивизия входит в состав Тамбовской повстанческой армии. Так, Иван Сергеевич?

Колесников, по левую руку от которого сидела с отрешенным лицом Лида, кивнул, приподнял стакан: так, так.

— В письме Антонов правильно каже, шо надо нам объединяться по всей России, — продолжал Безручко, — иначе коммунистов мы не одолеем. Вот так, браты. А сейчас, я думаю, надо пропустить по стаканчику горилки за нашего командира. Слава твоя, Иван Сергеевич, и до Тамбова докатилась, и дальше покатится. За Колесникова!

— За атамана, браты!

— С победою, Иван Сергеевич! — заревели за столом, зазвякали стеклом.

Колесников не улыбался, мотал лишь головой — благодарил; ткнул своим стаканом в Лидин, велел глазами — пей. Скользнул взглядом по Вереникиной: чем занята гостья?

Катя принудила себя улыбнуться Колесникову, тоже приподняла граненый стакан — за вас, мол, Иван Сергеевич, поздравляю. Самогонку пригубила, едва не вырвало (единственное, чему ее не обучили в чека, так это пить самогонку), с брезгливостью ела подрагивающий студень. Оглядывала физиономии за столом, запоминала их, повторяла про себя: этот, в военном френче, с прилизанной головой, — Нутряков, начальник штаба, из бывших царских офицеров, в военном деле специалист; рядом с ним — Безручко, начальник политотдела, хитрый и расчетливый человек, с ним надо быть особенно осторожной; Сашка Конотопцев — этот умом не блещет, но очень подозрителен и, кажется, безжалостен, этот будет ходить за ней по пятам, следить… Полковые — все почти дезертиры: Назаров, Пархатый, Стреляев, Руденко… Да, на сегодняшний день дивизия Колесникова — немалая сила, с этим нельзя не считаться. Она уже знала, что в бандах около восьми тысяч человек, есть орудийная батарея, пулеметная команда, пулеметы при каждом эскадроне, конница. У Колесникова, как она уловила, есть штабной резерв. Кто им командует? Сколько точно в бандах оружия, боеприпасов? Снабжает ли Колесникова Антонов? Это установить очень важно. Кто связные? Откуда они знают о готовящемся наступлении красных частей, о бронепоезде, бригаде Милонова?.. Надо попытаться уже сегодня разузнать, у пьяных развязываются языки…

За столом подняли тост за бой у Новой Калитвы, вознесли до небес Григория Назарова и Богдана Пархатого — за то, что храбро бились, отогнали хорошо вооруженный полк Качко. Пархатый с Назаровым расплывались в счастливых, пьяных улыбках.

— Поздравляю, Богдан! — сказала в общем гуле и Катя, и Пархатый расцвел окончательно, полез с поцелуем — ее передернуло. — Но-но, полковник! — строго сказала она, и Пархатый обмяк, плюхнулся на место.

«Боже, с какой ненавистью эта девочка смотрит на меня!» — Катя поежилась под ледяным, презрительным взглядом Лиды. — А мне обязательно нужно сегодня поговорить с нею. Но как, как?! Соболева может не поверить мне, подумает, что это провокация, что меня попросили об этом Конотопцев или Безручко…

— А что скажет нам Екатерина Кузьминишна? — Начальник политотдела благодушно развалился на стуле, смотрел на Катю призывно, подбадривающе.

Вереникина поднялась, лихорадочно думала: «Что говорить? Призывать к объединению? Об этом уже говорилось… Хвалить за кровавые победы над нашими? Язык не повернется. Провозглашать эсеровскую программу? За Советы, но без коммунистов? Снова вспомнить о муже?..»

Пауза затягивалась.

— Ну, Кузьминишна, — усмехался Безручко. — Слухаем тебя.

— Давайте, господа, выпьем за… любовь! — неожиданно для себя сказала Катя. — За любовь, которая дает нам силы и веру, за любовь, помогающую в борьбе с врагами, какие мешают нам строить свободную жизнь. За любовь, которую ничто и никто не сможет сломить в русском человеке, ибо это любовь к России, к Отчизне!

— Ура-а!.. — заорали, захлопали полковые, а вслед за ними и штабные, лишь Колесников с Безручко явно не спешили присоединиться, раздумывали.

— За любовь к свободной и счастливой России, господа! — настойчиво повторила Вереникина, глядя на Колесникова, и тот усмехнулся криво, приподнял стакан. А остальные тянулись к ней через стол, тупо били стаканами в ее стакан, орали:

— За любовь!

— За нее, солодкую!

— За ба-а-а-аб! — ревел Пархатый, и голос его был услышан всеми, подхвачен многократно и дружно: «За длинноволосых, хай им грэць!»

Безручко стучал ложкой по краю тарелки, призывая к порядку и вниманию.

Перейти на страницу:

Похожие книги