Восхождение: Проза

Павел, освоившийся уже в сарае, хорошо и близко видевший Старую Калитву в широкую щель между бревнами, увидел вдруг группу всадников, выехавшую шагом из слободы. Судя по всему, они были пьяны — горланили что-то несуразное, матерились… Всадников было четверо, один из них, на рослом рыжем жеребце, ехал первым; хорошо уже было видно его угрюмое, неулыбчивое лицо, добротный черный кожушок и серую папаху, белые ножны сабли на боку. «Колесников!» — ожгла Карандеева догадка, и он вскочил на ноги, подбежал к двери сарая, которую еще загодя осмотрел и подготовил: надо теперь лишь толкнуть ее ногой, и она повалится, освободит проем, в который он выскочит с бомбами в руках…

Колесников, ехавший с Безручко и двумя телохранителями, Опрышкой и Струговым, пришпорил вдруг коня, приближался к сараю быстро, хорошей рысью. Павел, с бьющимся сердцем, был наготове, считал метры — ну, ближе, ближе. Жаль, что Колесников оторвался от своих спутников, — бомба достала бы и других, но делать было нечего. Он откроет по ним огонь из нагана, на его стороне неожиданность, внезапность нападения, надвигающиеся сумерки… Будь что будет! Такой случай может ему больше не представиться.

Прибавили ходу и Безручко с охранниками, у самого сарая эти трое почти догнали Колесникова, как вдруг из сарая выскочил какой-то человек, молчком метнул что-то под ноги коня, и тут же раздался оглушительный взрыв, за ним другой… Конь под Колесниковым испуганно заржал и грохнулся на скользкую санную дорогу, ударился вместе с ним о землю и Колесников, а человек из сарая открыл огонь по ним, его спутникам…

Безручко, увидев упавшего Колесникова, тут же повернул коня назад, в Старую Калитву. «Я за подмогой, ну!» — грозно крикнул он на увязавшегося следом Стругова, но Филимон сделал вид, что не расслышал начальника политотдела, скакал чуть приотстав, зябко втягивая голову в воротник белого полушубка — сзади гремели выстрелы. Кондрат Опрышко, коня у которого убило второй бомбой, лежал за круглым его, вздымающимся еще животом, бил из обреза по сараю… Оставшись один на один с противником, Опрышко, опытный стрелок, видел, что положение у него не очень завидное, и, не сбеги Филька с головой политотдела, парня этого, в солдатской шинели, они бы давно уже накрыли, хотя у того, конечно, могут быть еще бомбы… Ах черт, метко садит, метко!.. Кондрат охнул от неожиданности — острая боль пронзила правую руку. Опрышко заскулил по-собачьи, стал отползать с боевой своей позиции в ложбинку, за голые сейчас кусты тальника.

Перестал стрелять и парень; Кондрат видел, как метнулась из сарая быстрая тень — парень побежал низом, к заснеженному лугу, беря курс на лозняк и камыш. «Давай, давай, — злорадно думал Опрышко, наблюдая за беглецом, — дальше Новой Калитвы не убегишь, сейчас подскочут Безручко с кем-нибудь, словят как миленького…»

Он для острастки пальнул в сторону луга, с трудом уже различая на нем бегущего человека. Стиснув зубы, поднялся на ноги, оглядывая руку, пошел к Колесникову. «Как же это мы, а? — думал Опрышко виновато. — Командира не сберегли».

Колесников, с разбитым лицом, неподвижно лежал под конем, рука его застыла на эфесе шашки. «Тут стреляли, а он — саблю», — неодобрительно подумал о командире Опрышко и наклонился над Колесниковым, вглядываясь в залитое кровью лицо…

— Кажись, живой! — обрадованно проговорил телохранитель, здоровой рукой поворачивая к себе голову атамана, и Колесников застонал, скрипнул зубами…

Павел, раненный в плечо, намеренно взял направление на лозняк и камыши в пойме Черной Калитвы. Он видел, что двое из всадников поскакали к Старой Калитве, через пятнадцать — двадцать минут они вернутся, и не одни, за ним погонятся, а тот, что остался и стрелял в него, укажет именно сюда, в камыши. Времени мало, очень мало, из раны хлещет кровь, левая рука практически не слушается, придется, в случае погони, сражаться одной рукой. Осталась одна бомба, с десяток патронов… Есть еще союзник — надвигающаяся темнота, на нее-то Павел и рассчитывал больше всего.

По нему больше не стреляли; Павел перешел на шаг, оглянулся. Смутно виднелся сарай (остался в нем сидор с куском хлеба и салом) и сгорбленная человеческая фигура. «От камышей я пойду назад, вокруг Старой Калитвы, к Дону, в лес, — думал Павел, на ходу выдрав клок исподней своей рубахи и приложив тряпицу к ране на плече. — Они, конечно, кинутся сюда, будут искать меня здесь… Пойти надо старой дорогой, на север, там спасение…»

Он сделал, как решил: от камышей повернул под углом вправо, стал огибать слободу с затлевшими уже кое-где огнями, с занявшимся лаем собак, выстрелами. Значит, те двое уже подняли на ноги помощников, значит, его теперь примутся искать… Ну, пусть ищут, пусть. Ночью не много найдешь. А к утру он будет далеко от слободы. Только бы не подвела рана, только бы удалось остановить кровь…