Восхождение. Современники о великом русском писателе Владимире Алексеевиче Солоухине

Произнесены последние надгробные молитвы, сказали свои слова владимирские начальники, суетятся с камерами энтэвэшники, готовые все оболгать и препарировать по-своему. Гроб опускают во Владимирскую святую русскую землю… Шел Солоухину всего лишь семьдесят третий год, не так уж и много. Не все задуманное написалось. Не вовремя подкосила болезнь. Станислав Куняев был в больнице за два дня до смерти. Говорит, что на исхудалом лице стала более заметна крупная крестьянская кость. Он многое переосмыслил за время болезни, что видно из книги «Чаша». Для себя еще в больнице Солоухин решил – хоронить в Алепино. И последние слова его были: «Мечтаю домой…» Вот он и дома. Растет земляной холмик, множество венков. Подъезжают на джипе припоздавший Дмитрий Васильев со своей свитой… Когда-то «Память» и возникла под воздействием книг Солоухина и Чивилихина, живописи Ильи Глазунова. Как пугали ею весь христианский мир, как пугали «Памятью» все человечество! После «спутника», вторым, внедренным в европейские языки русским словом стала «Память» в отрицательном шовинистическом выражении. Где она, эта пугающая «Память»? Она ли разрушила Россию, уничтожила супердержаву мира, устроила десятки войн, бросила русский народ в нищету? «Память» как была, так и есть – культурная трудовая община, немногочисленная, очевидно, не бедная, а иначе откуда джипы? Но кто же ею так запугал в былые годы народ? И хорошо, что Владимир Солоухин не отказывался от нее, хорошо, что Васильев приехал на проводы. Плохо, что русскость и Православие по-прежнему в нашем государстве находятся под подозрением. Не самый глупый человек в Америке Збигнев Бжезинский не случайно заявил: «После разрушения коммунизма единственным врагом Америки осталось русское Православие». По-своему прав этот заклятый русофоб. Идеологии доллара противостоит пока еще только Православная вера. Католики давно сдались, отменили все свои мешающие нечисти постулаты, Православие еще держится. Его хотят смыть экуменизмом, атеизмом, язычеством, просто циничным равнодушием, но оно держится. И не только усилиями иерархов церкви, а во многом такими, как Владимир Солоухин. Вся его проза и поэзия пронизаны уважением к Православной Церкви. Вспомним шум вокруг «Писем из Русского музея», вспомним «Черные доски».

«Настала очередь моя», – читал Владимир Солоухин свои гневные стихи, и люди ему устраивали овацию. Похороны в Алепино – это тоже движение русского слова. И никак не сопоставимы с похоронами последнего битника Аллена Гинзберга в Америке. Ему поставят хороший дорогой памятник, и забудут все, кроме сексуальных партнеров и узкого круга почитателей. Алепино станет еще одним центром русского национального сопротивления. Могила Владимира Солоухина – это новый дзот русской культуры, это окоп русского слова, это место паломничества православных людей, это наш непотопляемый крейсер «Варяг».

Солоухинскими проселками пойдут новые сотни тысяч русских людей. Возродится его родовой дом, все еще крепкий и могучий, восстановят и колокольню. И на солоухинских чтениях в Алепино мы встретимся еще не раз с лучшими русскими писателями. И на смену Солоухину придут новые прекрасные русские молодые перья, служащие Богу и России. «Будет жива Россия, пока мы живы, друзья!»

Конечно, после похорон мы по-русски помянули Владимира Алексеевича. Разговорился с давним и моим, и Солоухина знакомым – Зурабом Чавчавадзе. Вспомнили, как Зураб давно, в самые крутые времена доверительно дал мне прочесть рукопись «Последней ступени», хранящуюся у него. На самом деле, по тем временам это была увесистая бомба мощного взрывного действия. Я и сейчас не могу сказать: прав был Солоухин или не прав, когда долгие годы отказывался печатать ее где бы то ни было, не запускал в самиздат.