Здравствуйте, Владимир Алексеевич!Я писала Вам, что состояние моего духа меняется сто раз на дню. Напишу Вам теперь про одно из своих наиболее верных мне состояний. Как бы Вам лучше объяснить его? Я на днях читала дневник А. К. Толстого, который он вел в 13 лет и в котором описывает свои впечатления от поездок с родителями по городам Италии (Венеция, Генуя, Неаполь, Рим…) и от посещений музеев, картинных галерей, храмов. Он в 13 лет знал Рафаэля, Тициана, Микеланджело, Леонардо да Винчи, Тинторетто, Рубенса, Рембрандта и многих других, многих из которых я не знаю еще и теперь, когда я вдвое с лишним старше его. И знал их не только по именам, но по их работам и свободно мог отличить манеру одного художника от другого. Наверняка и литературу (не говорю о музыке) он в 13 лет знал соответственно – и русскую, и зарубежную (знал, например, Вергилия, Тита Ливия – вообще античность).
А я в 13 лет читала детские приключенческие книжонки, и наших русских-то классиков знала только по учебнику и даже, как сказал бы институтский профессор Машинский, в руках не держала ни настоящего Лермонтова, ни того же настоящего (не хрестоматийного) Пушкина, ни Достоевского, ни трех Толстых (А. К. Толстой тоже не мог тогда держать их в руках, но он наверняка держал других классиков того времени, о которых я уж совсем молчу), и ни разу не была ни в Третьяковке, ни в Эрмитаже (лучше сказать – не видела даже альбомов, открыток с репродукциями картин Третьяковки и Эрмитажа), и знала (наглядно, но не больше) всего несколько репродукций нескольких художников – Саврасова (конечно, «Грачи прилетели»), Васнецова («Три богатыря», «Аленушка»), «Боярыню Морозову» Сурикова, ну, Шишкина… можно продолжить список, но максимально он займет одну страницу.
Я училась в интернате и не знала, какие книги, кроме учебников (а, между прочим, я была отличница), надо читать, и никто не говорил, не подсказывал, какие надо читать (воспитатели читали нам после домашней подготовки в основном про партизан и пионеров-героев), и какие надо – не попадались мне в нашей интернатской библиотеке, а если бы и попались, как бы я определила, что они те, какие надо читать? И хотя читать я очень любила и читала много, но (как я понимаю теперь) – бессистемно, стихийно и много не того, что надо было бы мне для развития.
Помните, Островой (в ЦДЛе в 76 г.), кидая «камешек» в мой огород, сказал, что Лермонтов в 27 лет уже был Лермонтовым? Но ведь Лермонтов не учился в школе-интернате № 1 города Рязани, и стал ли бы он Лермонтовым, если бы учился в ней и если бы родился и рос не в дворянской семье, а в семье малограмотной (пусть и необыкновенной, незаурядной, я считаю) женщины с тремя (помимо него, да трое умерло) детьми, без бабушек-дедушек и совсем без отца (я видела его раза 2–3 за жизнь), не говоря о нянях и гувернерах (правда, Лермонтов сам рос, по существу, без отца, и трех лет лишился матери, но я, говоря о нем, не конкретно его имею в виду, а того же Толстого и др.), да еще в тесном подвале с окном на грязные ворота пекарни, без прилегающего к нему сада, леса, луга, парка… (Я говорю это, конечно, в сердцах, ничуть не желая обидеть, принизить Лермонтова, которого люблю, и др., и оправдать себя… Не все же и дворяне были Лермонтовыми или Толстыми – и в 27, и в 80 лет.)
Я только в Литинституте прикоснулась к тому, что должна была бы знать до института. Я до института должна была бы хотя бы и неправильно, примитивно, плохо прочитать основные программные книги, чтобы в институте тратить усилия не на то, чтобы запомнить, не перепутать с другим имя поэта, писателя (для меня почти все имена, исключая школьно известные, по существу, были неизвестны, ну или 80 %), а также имена литературных героев, сюжетные линии, примерное содержание книги, а на то, чтобы постигнуть ее внутреннюю суть, философию, оценить художественные особенности, достоинства, ну и т. д.