Читаем Восхождение. Современники о великом русском писателе Владимире Алексеевиче Солоухине полностью

Решающим в этой цепи, как видится, было незаурядное событие – посещение разгромленного во Второй мировой имения Гавриила Державина, а затем женского монастыря, что послужило основою для влюбленного разбора его оды «Бог». Почти одновременно произошло воцерковление, ускоренное близким знакомством с отечественной иконописью. В том же ряду находится стояние за ответственное разбирательство с останками Царственных Мучеников. Солоухин, и прежде не так уж редко посещавший заграницу, получил возможность не прикровенно (как когда-то, тайком, он пробирался в 1984 году к вермонтскому отшельнику), а достойно общаться с представителями первой и второй волн российского изгнания – и они принимали его с восторгом истосковавшихся по русскому соотечественнику людей, чему мне довелось быть свидетелем, в обоих полушариях, от съезда «Витязей» в Бельгии до всемирного собрания молодежи в Аргентине.

Еще при жизни у него вышло несколько многотомников – хотя некоторые остались незаконченными: удел редкий для живущего на родине сочинителя. Но главным достижением может быть названо – согласно древнему христианскому поверью, что благая воля получает воздаяние прежде на земле, а уже потом и на небесах – никем почти неожиданное, но им самим во многом подготовленное крушение власти сатанинского чужебесия (пусть и оборотившегося теперь в иную масть). Он говорил об этом с совершенною смелостью: «Все эти митинги с красными флагами – не что иное, как ностальгия по свинарнику: я хочу свою следующую статью так и назвать.

– Все, давай, ребята, назад, там кормушка. Но ведь свинарника уже нету, и фермы нету, и председателя колхоза – никого.

А для сомневающихся добавлял: «Что будет – не знаю: хуже, лучше. Но назад я не хочу. Вот моя позиция!»

О своем будущем он знал загодя, и поэтому сказал: «Мне 72 года, тяжело. Я хотел еще о Тамбовском восстании написать, но уже не поднять». И поведал, что покуда не дописанная его книга под названием «Чаша» будет посвящена некрополю русского рассеяния под Парижем на погосте Сент-Женевьев-де-Буа.

Владимир Солоухин удостоился исключительной чести первого (причем Патриаршего) отпевания в воскресшем соборе Христа Спасителя. Уже при земной жизни, всего за несколько месяцев до ее завершения, он мог лицезреть также, как на одном из парных, десятилетиями праздновавших в главном храме Кремля – Успенском – престолов вновь воссел Святейший Патриарх. Исполнения второго общего нашего чаяния – явления обок Первосвятителя Царя – он будет молитвенно ожидать уже в Царствии Небесном. И тогда совсем по-другому должны зазвучать завершающие слова его прощального романа «Последняя ступень», многих изображенных в нем первоначально задевшие за живое: «Даже в самый последний момент отчаяния и безысходности ты прошепчешь слова благодарности им, приведшим тебя за руку, словно ребенка, от ступени к ступени, до последнего края, за которым нет уже ничего от привходящих мелочных обстоятельств, а есть только полный простор, полная свобода и твоя добрая воля. Да еще – на все – воля Божья».

Владимир Бондаренко Взошедший на вершину

Владимиру Солоухину, замечательному русскому писателю, ныне исполнилось бы 75 лет. Его уже нет с нами, но есть у нас его книги, а у него – наши любовь и память, и есть ненависть его врагов, врагов России. Можно не удивляться полностью русофобским ОРТ и НТВ – но даже государственный канал РТР, содержащийся на наши, народные, русские деньги, – ни слова не сказал о юбилее Владимира Солоухина! Это ведь не Окуджава, не Василь Быков с его проклятиями всем москалям, не Борис Васильев, призывающий к расстрелу патриотов… Их юбилеи – громки и навязчивы. Солоухинская дата – окружена молчанием. Забыт талантливейший, прекрасный русский писатель, известный всему народу. И все «демократические» газеты, журналы, телепрограммы этого «не замечают». Разве что какая-нибудь литкозявка вроде Дмитрия Быкова опять может сказать: а кому, мол, этот Солоухин нужен?

Он нужен русскому народу. Он нужен русскому государству. Его книги живут сегодня и будут жить всегда.

Хранитель России

Владимирское село Алепино стало еще одним памятным местом на карте России. Здесь мы похоронили на старом деревенском кладбище, недалеко от могилы деда, прекрасного русского писателя Владимира Солоухина. Кладбище на высоком угоре, где-то внизу речка, а дальше до горизонта те самые владимирские проселки, которые воспел в своей прозе Владимир Солоухин.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное