Восхождение царицы

Мягко раскачиваясь из стороны в сторону, носилки углублялись в римские сумерки. Дождь утих, оставив после себя букет приятных запахов, а птицы отметили его прекращение радостным хором. В угасающем свете Форум выглядел гораздо более привлекательно. Кроме того, дождь и время вечерней трапезы почти обезлюдили его, и я могла издалека без помех рассмотреть и храм Весты, и коллегию понтификов, и весь комплекс примыкавших строений. По приближении к дому Цезаря я увидела высланных нам навстречу слуг.

Носилки поставили на землю. Один слуга помог мне и Птолемею выйти, другой с поклоном повел нас в дом. Двухэтажное здание снаружи выглядело непритязательно, и даже двери были из простого дерева с железной обивкой.

Мы вступили в атриум, и мой собственный глашатай, который следовал за нами в отдельных носилках, объявил о нашем прибытии. Я увидела собравшихся людей… точнее, я увидела одного человека – Цезаря.

Лицо его озарилось улыбкой, и он сразу подошел к нам. Его радость была непритворной, и я тоже ощутила ее. Все будет хорошо. Мне не нужно никого бояться, никто не посмеет меня обидеть.

– Добро пожаловать в мой дом, ваши величества, – сказал он, но не поклонился, поскольку не был нашим подданным. – Позвольте представить вам моих самых близких и дорогих друзей. Я очень хочу познакомить вас с ними.

Цезарь говорил по-гречески, и я поняла, что сегодня за столом в ходу именно этот язык.

В глубине помещения я заметила группу из пяти или шести человек.

– Буду рада знакомству, – ответила я.

Он подвел меня к этим людям, чьи лица выражали любопытство с оттенком опасения и неприязни.

– Моя жена Кальпурния.

Высокая женщина с тугим узлом каштановых волос прикрыла глаза и слегка склонила голову.

– Ваши величества, – произнесла она низким бесстрастным голосом.

Внешне она оказалась привлекательнее, чем я надеялась.

– Мой двоюродный племянник Гай Октавиан.

Я пытаюсь в точности вспомнить первое впечатление от этого юноши. В ту пору ему было шестнадцать лет. Честно говоря, он показался мне стройной и бледной прекрасной статуей: тонкие черты лица, светло-голубые глаза холодного оттенка, темно-золотистые волосы. Не слишком высокого роста, но идеально сложен и похож на одно из тех произведений искусства, какие Цезарь вывозил из покоренных стран.

– Это честь для меня, – тихо произнес он.

– И его сестра, моя двоюродная племянница Октавия.

Октавия была более плотной – постарше, покрупнее, с пышными темными волосами. Она наклонила голову.

– Мой дорогой друг Марк Брут и его мать Сервилия.

Человек с меланхоличным выражением лица и прямыми губами шагнул вперед, а пожилая женщина с грудью, перевязанной крест-накрест полотняными полосками вокруг ее платья, слегка кивнула.

– Он оказал нам честь, оторвавшись от обязанностей наместника Цизальпинской Галлии, чтобы присутствовать на наших триумфах, – сказал Цезарь.

Брут и его мать промолчали. Наконец Сервилия улыбнулась и промолвила:

– Добро пожаловать в Рим, ваши величества.

Голос у нее был приятный. Брут лишь подтвердил ее слова резким кивком.

– Ну, кажется, все… Ах нет, еще Марк Агриппа.

Взмахом руки Цезарь указал на молодого человека, стоявшего рядом с Октавианом. Его отличала грубоватая привлекательность – резкие черты лица, глубоко посаженные глаза, прямые брови, тонкие, четко очерченные губы. Темные волосы коротко подстрижены.

– Они неразлучны, поэтому я привык считать Агриппу чуть ли не родственником.

Агриппа – единственный, кроме Цезаря, – одарил меня искренней улыбкой.

– Царь и царица Египта проделали долгий путь, дабы увидеть триумфы, – сказал Цезарь. – Я сражался на Александрийской войне ради восстановления их на троне, и неудивительно, что у них возникло желание взглянуть на посрамление врагов.

– Включая родную сестру, – прозвучал чей-то тихий голос.

– Да, Брут, – сказал Цезарь. – Как мы знаем, семейные узы, увы, не всегда предотвращают предательство. Ужас гражданской войны в том, что брат идет против брата. Вот почему я был счастлив любой ценой положить конец междоусобицам, терзавшим Рим и восстанавливавшим римлян друг против друга.

В комнате повисло тяжкое молчание.

«Ну и ну, – подумала я. – Если таково начало, с чем же мы придем к концу?»

Цезарь сделал жест, и из алькова зазвучали флейта и лира. Мелодии были незамысловаты, но они помогли разрядить напряжение. Удивительно – когда мы вошли, я не заметила музыкантов. Под звуки музыки появилась служанка с венками из роз, которые нам предстояло надеть на головы. Мне вспомнилось, что римляне любят украшать себя для трапезы цветами: вплетают их в волосы, надевают гирлянды на шею. Розы были белые, со множеством лепестков и очень сильным ароматом. Сразу за служанкой вошел виночерпий с серебряными бокалами напитка, представлявшего собой божественную смесь меда и вина. Я приняла чашу с радостью, ибо надеялась, что магия вина поможет оживить настроение собравшихся.

– Столы ждут, – сказал Цезарь, указывая жестом на соседнюю комнату.

Все последовали за ним парами, только Агриппа шел один.