Восхождение царицы

Он метнулся к саркофагу, стал зачерпывать оттуда пригоршни золотых монет и швырять в толпу.

– Потратьте их за меня! – кричал он. – Я туда возвращаться не собираюсь!

Толпой овладело веселое настроение, и Цезарь подвел группу гостей к сфинксу.

– Спрашивайте его о самых насущных заботах! – предложил он, похлопав сфинкса по крестцу.

– Найдет ли Клодия нового возлюбленного? – выкрикнул кто-то сфинксу в пасть.

– Я предвижу для Клодии много бессонных ночей, – прозвучал изнутри приглушенный голос.

– Это нечестно! – заявил Цезарь. – Можно спрашивать только о себе, а не о ком-то другом.

– Так я себя и имел в виду! – отозвался под общий смех мужчина, интересовавшийся Клодией.

– Доведется ли мне снова вести в бой войска? – тихо спросил Лепид.

– Да, и больше, чем тебе бы того хотелось, – прозвучал ответ.

– Будет ли восстановлена республика? – звонким голосом спросил Цицерон.

В помещении воцарилась тишина.

– Как сказал Гераклит, нельзя дважды войти в одну и ту же реку, ибо в следующий момент вас омоют уже иные воды.

– Да знаю! – раздраженно бросил Цицерон. – Понятно, что к власти придут новые люди, но как насчет государственного устройства?

– У тебя только один вопрос, Цицерон! – проревел Антоний.

Цицерон бросил на него хмурый взгляд и отвернулся.

– Теперь я спрошу! – заявил Антоний. – Достигла ли моя судьба наивысшей точки?

– Твое восхождение к вершинам лишь началось, – последовал ответ. – Ты и представить не можешь, сколь высоко вознесет тебя Фортуна.

– Выйди и покажись, – потребовала я.

Что это за человек? Истинный прорицатель или просто актер?

Сфинкс медленно поднял голову, и из его пасти выглянул пугающего вида иссохший темнокожий человек.

– Какой вопрос хочешь задать мне ты, царица? – спросил он, и я поняла, что это не комедиант.

Я задумалась, как точнее сформулировать свой вопрос. Конечно, не всякие слова я могла произнести публично.

– Будет ли Египет благословлен богами при моей жизни? – наконец спросила я.

– Да. Разными богами, – ответил прорицатель. – Как обитающими на небесах, так и пребывающими в этом зале.

Я почувствовала, что меня пробирает дрожь, и испугалась, как бы этого не заметили другие. Каких богов он имел в виду? «Пребывающие в этом зале…»

Что ни говори, ответ я получила дурацкий и бессмысленный. Впрочем, он вполне соответствует моему расплывчатому вопросу, так что обижаться не на что.

Цезарь поднял руки. Когда воцарилась тишина, он сказал:

– Я хочу поблагодарить всех вас за то, что вы пришли сюда почтить Египет – и меня. Вчера мы праздновали триумф после победы над мятежными силами в Египте. Сегодня мы чтим царя и царицу этой страны, Птолемея и Клеопатру. Здесь, в вашем присутствии, данной мне властью я торжественно объявляю и провозглашаю их друзьями и союзниками римского народа – Socius Atque Amicus Populi Romani!

Собравшиеся одобрительными возгласами встретили декларацию, ради которой и был затеян этот вечер.

– Да не посмеет никто усомниться в их верности! – воскликнул Цезарь.

Снова раздались приветственные крики и аплодисменты.

И вот наступил момент, давно ожидаемый мною. Я кивнула Хармионе, а она, в свою очередь, сделала знак няньке Цезариона. Та быстро вышла из зала.

Цезарь, Птолемей и я остались перед толпой гостей. Чтобы удержать их внимание, я начала произносить речь – боюсь, несколько сбивчиво. Но довольно быстро мне принесли только что проснувшегося Цезариона, облаченного в царское платье и потиравшего глаза.

Я посадила сына на пол, перед подолом одеяния Цезаря, и в зале воцарилась гробовая тишина. Я знала: если Цезарь поднимет ребенка, это равносильно признанию отцовства. Но понимали ли смысл происходящего гости? Возможно, они решили, что я просто хочу представить Цезарю подвластного ему царевича? Впрочем, сейчас все зависело от Цезаря, и меня интересовали его действия, а не мнение собравшихся римлян.

Цезарь был смертельно спокоен. Я поняла, что он зол, очень зол. Мне удалось хитростью поставить его в затруднительное положение, а это он считал непростительным. Правда, в отличие от большинства других людей, Цезарь и в гневе не терял способности мыслить трезво и здраво. В случае необходимости он справлялся со своими чувствами и никогда не позволял себе поддаться ярости при свершении важных дел. Он смотрел вниз на Цезариона, плотно сжав губы.

– И как ты назвала это сокровище? – спросил он ровным, взвешенным тоном.

– Его зовут Птолемей Цезарь, – ответила я нарочито громко.

Послышался тихий гомон. Все услышали мои слова, поняли их значение и теперь ожидали реакции Цезаря.

Он смотрел, как Цезарион потянулся и коснулся ручонкой его сандалии. Потом Цезарь нагнулся и поднял ребенка. Он держал его высоко и медленно поворачивал из стороны в сторону, чтобы все могли видеть.

– Птолемей Цезарь, – произнес он четко. – Полагаю, тебя называют Цезарион, «маленький Цезарь». Быть по сему.

Цезарь отдал ребенка мне. На меня он при этом не смотрел, но все же коснулся щеки малыша.

– Благодарю тебя, Цезарь, – выговорила я. – Мы твои навеки.

– Как ты посмела так поступить? – грозно вопрошал Цезарь.

Глаза его пылали гневом.