Восхождение царицы

– Ну вот, сейчас мой мир сузился, зато я пребываю в кристалле роскоши и наслаждения, – промолвил Цезарь, сбросив сандалии и растянувшись на ложе.

– Разве это не целая вселенная? – воскликнула я, подойдя к нему и садясь на один из пуфиков. – Разве для влюбленных их спальня не представляет собой центр мира?

– Да, верно, – согласился он. – Но когда это не просто влюбленные, а Цезарь и египетская царица Клеопатра, их миры поневоле простираются далеко за пределы этих стен.

– Ты назвал меня царицей, но сам обошелся без титула, – словно невзначай обронила я. Мне было ясно, что за его упущением что-то стоит. – Впрочем, тебе есть из чего выбирать. Ты и консул, и император, и командующий. Истинный властитель римского мира. И Амон.

Он откинул голову назад и рассмеялся.

– Амон! О да, было дело, как-то раз я облачился в его одежды. И случилось чудо. – Он наклонился и положил руку на мой живот. – Должно быть, это и вправду дар бога.

Я накрыла его руку своей.

– Ты прекрасно знаешь, что все именно так.

Я не сомневалась, что такова высочайшая воля богов, ибо Цезарь, при великом множестве жен и любовниц, стал отцом лишь единожды – тридцать лет назад, до моего рождения. Щедро осыпав Цезаря разнообразными милостями, всемогущие боги до сих пор отказывали ему в благословении потомством. Как это похоже на них: сделать кого-то властителем мира, но не осчастливить наследником, чтобы передать тому обретенное в трудах и боях! Так было и с Александром.

– Как мы назовем его? – спросила я.

Это был не праздный вопрос. Имя ребенка имело и практическое, и символическое значение. Признает ли Цезарь мое дитя наследником? А если признает, что это будет означать?

– Выбирай сама, – ответил он, убрав ладонь с моего живота и приложив ее к своей груди.

– Ты хочешь сказать, что наше дитя, он или она, не получит римского имени, которое связало бы его с тобой? Ничего, свидетельствующего о принадлежности к твоему роду?

Цезарь выглядел задетым.

– Может ли быть иначе? По римским законам ты мне не жена, ибо союзы с иноземцами не признаются браками, и дети от таких связей не имеют никаких прав.

Я не верила своим ушам. Неужели этот герой, победитель, владыка, фактически сокрушивший Римскую республику и вырвавший реальную власть из рук сената, собирается следовать устаревшим законам?

– Римский закон? – переспросила я в недоумении. – Что значит для тебя римский закон?

Цезарь выпрямился и сделал несколько глубоких вздохов.

– Эту мысль не следует высказывать вслух, – заявил он.

– Эта мысль у всех на уме. Ты потряс римский мир до основания и теперь можешь диктовать ему такие законы, какие тебе угодно.

Медленно потянувшись, Цезарь взял мое лицо в ладони, приблизил к своему и после долгого поцелуя пробормотал:

– Египет, Египет, как ты опасен! Стоит задержаться тут подольше, и пропадешь. Между тем я оставил Рим, будучи полководцем, а должен вернуться туда…

– Царем, – прошептала я. – Вернуться туда царем.

Он должен стать царем, таково его предначертание!

– Я хотел сказать – Амоном, – сказал он с улыбкой.

Как и подобает победоносному военачальнику, Цезарь подхватил меня на руки и отнес на постель, раздвинул шелковый полог и уложил на леопардовые шкуры. Я нежилась, ожидая, когда он присоединится ко мне. В последние недели я особенно истосковалась по близости с ним, ибо он постоянно отсутствовал – либо физически, либо мысленно. Война породила множество финансовых проблем, и текущие заботы не позволяли расслабиться. Я за это время с печалью осознала, что нуждаюсь в нем, как в отдыхе, свежем воздухе и запахе цветов на ветру. Его присутствие само по себе было радостью. Разумеется, я могла существовать и без него, как выжила бы без отдыха, свежего воздуха или аромата цветов, сидя в темнице. Его отсутствие превращало в темницу даже великолепные царские покои.

Когда мы занимались любовью, мне казалось, что я была у него единственной, хотя и знала про его богатейший любовный опыт. Порой воображаемые картины его прошлого вызывали у меня жгучую ревность. Однако я утешала себя мыслью, что если он – моя первая любовь, то я – его последняя. Это позволяло мне вынести знание о Помпее, Кальпурнии, Сервилии, Марсии и… особенно Корнелии, что была его первой любовью.

Цезарь погасил лампы, и в окутавшей комнату темноте я услышала его приближающиеся шаги. Потом он оказался рядом в благоухающей ароматами темноте. Когда он обнял меня и прижал к себе, я задрожала от предвкушения наслаждений.

Некоторое время он лежал неподвижно, лишь грудь вздымалась и опадала, словно в такт плещущим под нами волнам. Но его неподвижность была полна скрытой мощи. Другие мужчины нетерпеливо набрасывались на предмет своего вожделения, а он сдерживался, причем так долго, что я даже подумала, не заснул ли он.

Неужели он так глубоко погрузился в собственные мысли, что снова позабыл обо мне?

Я уже стала погружаться в дрему, когда Цезарь неожиданно зашевелился, повернулся ко мне, прилег на бок и коснулся рукой моей шеи.