Восхождение царицы

— Некогда, очень давно, мы с Сервилией любили друг друга.

— Так вот почему Брут испытывает к тебе неприязнь!

— Нет, дело не в этом. Он слишком высок духом, чтобы позволить столь низменной причине повлиять на его поведение. По моему разумению, он не может простить мне того, что я помиловал его за присоединение к силам Помпея. А он присоединился к Помпею, движимый верностью идеалам республики, хотя самого Помпея ненавидел, поскольку тот убил его отца.

— Да, этот человек весьма непрост, — промолвила я. — Не хотелось бы мне иметь такого сына. Молись богам, чтобы Цезарион ни в чем не походил на Брута.

— Дорогая Клеопатра, я молю богов о том, чтобы наш сын не походил ни на кого. Зачем ему быть чьей-то копией?

— Однако ты сказал, что он — истинный ты, — напомнила я. — Что ты имел в виду?

— Точно не знаю, — медленно произнес Цезарь. — Взглянув на него в первый раз, я словно потерялся и не вполне отдавал себе отчет в том, что вижу. Боюсь, что иметь ребенка — значит стать заложником судьбы.

— Мы все таковы.

— Легче отвечать за себя, чем за другого.

Глава 25

Я хотела ответить, но страшный раскат грома сделал разговор невозможным. Дом содрогался, деревья снаружи гнулись, их толстые ветви хлестали вверх и вниз, а струи воды молотили по земле, словно град метательных копий. Я выросла в убеждении, что наш египетский климат мягок и приятен, но по-настоящему оценила это, только ощутив ярость римской грозы.

Цезарь положил руку мне на плечо, и я молча прислонилась к нему. До этого момента я и не осознавала, какого напряжения сил стоил мне ужин и как я устала. Теперь гости ушли, но Кальпурния находилась наверху и наверняка напрягала слух, силясь понять, что мы делаем. Что ж, на ее месте я поступила бы так же.

Наконец гроза поутихла, а дождь продолжал лить. Некоторые участки сада оказались затопленными, и из открытых дверей теперь проникал густой запах сырой земли. Раскаты грома удалялись, молнии еще разрывали облака, но все дальше и дальше. Почти полная луна вырвалась из плена чернильных грозовых туч и залила мокрую листву, скамейки и раскисшие лужайки своим таинственным светом.

— Возьми плащ, — сказал Цезарь, — и накинь на голову. Я хочу тебе кое-что показать.

Слуга подал нам плащи, и мы надели их, прикрыв головы. Он взял меня за руку и повел наружу, в тень храма Весты.

— Посмотри, — сказал он, указывая на Форум в лунном свете и темных глубоких тенях.

Поздний час и ярость недавней бури сделали его практически безлюдным, и сейчас, в отсутствие суетливой толпы, он обрел достоинство и величие, которых ему недоставало в свете хлопотливого дня. Храмы и крытые портики, статуи и памятные колонны обрели величие, какого я не заметила раньше.

— Это виа Сакра, Священная дорога, — сказал Цезарь, постучав по мостовой под нашими ногами. — Отсюда моя триумфальная колесница двинется к храму Юпитера Капитолийского. А там, — он указал на пространство под крышей, — расположатся трибуны для сановников и виднейших граждан. Ты будешь сидеть в передних рядах вместе с моей семьей. — Ему, похоже, не терпелось показать мне мое место. — Я велю установить шелковые навесы, чтобы защитить тебя от солнца. Они скажут, что это экстравагантно — и провались они в Аид! Неблагодарные собаки. Несмотря на щедрые подарки и все развлечения, на них не угодишь…

— Перестань! — сказала я. — Ты гневаешься без причины.

Его рука, державшая фонарь, дрожала, и я испугалась, как бы дело не дошло до приступа.

— Ты в порядке?

— Да, конечно. — В его тоне звучало раздражение. — Это не беспокоило меня со дня сражения при Тапсе. Приступ пытался помешать мне, но… — Он помолчал. — Но я справился с ним благодаря силе воли.

Я не понимала, как такое возможно, но промолчала.

— Тысячи людей примут участие в процессиях — магистраты, сенаторы, пленные и мои войска. И трофеи. Ты не поверишь! Повозки трофейного добра, горы золота и драгоценностей! И быки для жертвоприношения…

— Я видела такое у нас в Египте, — сказала я.

Действительно, именно египтяне довели до совершенства подобные парады и процессии. Я уже давно к ним привыкла.

Мы шли по виа Сакра, стараясь обойти разлившиеся повсюду широкие лужи. Лунный свет то появлялся, то исчезал, когда ветер в очередной раз нагонял облака. Храм Кастора и Поллукса с его высокими белыми колоннами походил на аллею чудесных деревьев: они то проглядывали, то снова скрывались за ширмами темных теней.

— Ты устала, — сказал Цезарь. — Но это произведет впечатление даже на тебя.

Он помолчал.

— Я долго ждал признания моих достижений в Галлии.

— Я уповаю на то, что это все твои надежды, — сказала я.

По дороге нам попались трое прохожих, отважившихся, как и мы, выйти после грозы на прогулку. На нас с Цезарем никто из них не обратил внимания: им и в голову не пришло, что мимо них в плащах прошли диктатор и царица. Люди говорили о грозе, о подмокших товарах в палатках — беседа, какую можно услышать в любом городе любой страны мира.

— Идем, — сказал Цезарь, направляя меня вправо.