Восхождение в бездну

– Ты хочешь сказать, что ушли только молодые эльфы, а старики остались? – Табрис хотел было вложить обратно в ножны меч, но замешкал, заметив, что травы под ногами стало значительно меньше, и деревья пошли гуще. Более того, деревья старые, многовековые, стволы у них такие широкие, что обходить приходится.

– У эльфов нет стариков, – юный орк обернулся и с каким-то презрением посмотрел на своих конвоиров. – Ушли живые эльфы…

– Мне кажется, друг мой, – вмешался в разговор Люциан, – ты слишком серьёзно относишься к рассказам юного орка и совсем забыл, что он всё-таки ребёнок…

– Ребёнок? – возмутился Табрис. – Ты сам повёлся на его рассказы про чёрную воду. Благодаря его рассказам мы здесь…

– Мы слышим то, что хотим слышать, – Люциан покосился на юного орка, что идёт впереди и ухмыляется. – Я соглашусь, что для ребёнка, тем более для орка, он чересчур уж сообразительный.

– Чересчур? Мы намедни считали, что они просто животные, а теперь называем его чересчур сообразительным?

– Да, Табрис, именно так, – Люциан перехватил разговор в свои руки и окликнул юнца. – Слушай, а как твоё имя?

– Стригой, – юнец обернулся, скаля зубы.

– Я рад нашему знакомству, Стригой, жаль, что при таких неприятных событиях, – Люциан спустя столько времени выразил почтение юному орку. Он почувствовал, что теперь они находятся в его казематах. – Скажи, Стригой, а ваши имена что-то значат?

– Значат, – он идёт вперёд, подтягивая время от времени за собой мула. Даже не верится, что это ребёнок, сил у него, как у крепкого мужика. – Когда я был совсем мал, отец взял меня с собой на первую охоту.

– На охоту? – Табрис удивился словам юнца. – И во сколько вы начинаете охотиться?

– С пяти зим, но отец взял меня с собой чуть раньше. Мне достался молодой олень, красивый. Как сейчас помню: его шерсть переливалась в лучах леса. Отец сказал бросать копьё, а как я мог бросить в таком раннем возрасте? Ну, бросил и угодил оленю в заднюю ногу, – юнец сделал паузу, чтобы слегка отдышаться. – Только шуганул его, и он побежал, но не успел олень сделать пару прыжков, как копьё отца пронзило его насквозь и прибило к дереву. Отец хлопнул меня по спине и сказал, что это наша еда. Он подтолкнул меня к оленю, а я не знал, что делать дальше. У меня не было страха, я не боялся тогда, я просто подбежал к нему, а он ещё был жив, молодой совсем, младше меня. Его взгляд был очень страшный, не то чтобы злой, а испуганный, настолько, что мне тоже стало страшно. Из розового носа шла кровь, дыхание сбито, он задыхался на отцовском копье, копытцами дёргал. Мне стало так жалко его тогда, наверное, а может, и нет… – он замолчал, будто вспоминая последовательность своего рассказа. – Сейчас и не вспомню, почему именно, но я обнял его и неожиданно для себя прокусил ему шею, он вздрогнул в моих руках и успокоился навсегда.

– Так к чему этот рассказ из раннего детства, Стригой? – Табрис взгрустнул от его истории и вдруг понял, что под ногами уже совсем нет травы, и земля стала значительно темнее, как на кладбище.

– Моё имя по-вашему будет Пьющий кровь, – с достоинством закончил юнец, словно гордится этим.

– Для людей вы людоеды, и твоё имя звучит как прозвище, – послышался голос Люциана. Он чуть отошёл к деревьям, пока слушал рассказ Стригоя. Его тоже удивило изменение окружающего леса, да и мул стал подозрительно фыркать. – Мне интересно, откуда ты так хорошо говоришь, научил кто-то, или все орки так же хорошо говорят?

– Нет, не все, – юнец неожиданно захрипел, видно, в горле пересохло. – Старики, например, только на нашем наречии говорят, а молодые, кому удалось учиться у Рослого люда, те по-вашему разговаривают.

– У кого? – вмешался Табрис, разглядывая просвет впереди меж деревьев.

– У человека, нас в орде он обучал, пока не ушёл к духам. У него глаза были, как у тебя – яркие, – юнец махнул головой в сторону Люциана, тот вздрогнул.

– А как его имя, ты помнишь? – Люциан заострил внимание, понимая, что орк говорит про Лорда Пура – его двоюродного деда.

– Нет. Он просил не называть его по имени, говорил, что отрёкся от прошлой жизни, – Стригой усмехнулся, будто вспомнил что-то хорошее. – Мы называли его Рослый люд, ну, это как высокий человек…

– Это сразу понятно стало, – Люциан почувствовал на себе чьё-то излишнее внимание, но не придал этому значение. – Сколько тебе лет, Стригой?

– Дюжину зим видел, – юный орк не останавливается ни на минуту, он продолжает тянуть мула всё глубже и глубже в лес.

Люциан и Табрисуже не то чтобы заподозрили ловушку, они ощущают её нутром, но ещё не до конца понимают, юнец ли её подстроил, или она сама образовалась.

– То есть, если ты зиму не видел, то сразу минус год? – усмехнулся Табрис, а глазами рыщет между сухих стволов подсказки. Гладиус, как продолжение руки, напряжён и готов вкусить чужую кровь.

– Конечно, нет, – Стригой даже рассмеялся, осмелел, видно, совсем, будто знает что-то. – Каждый знает, года нельзя отнять. Просто у нас зимами считают. Пережил зиму – добавился год.