Воскресенье

– Добрый день, – улыбнулась мороженщица, высокая женщина лет 45, с заплетенными во французскую косичку светлыми локонами, – чего пожелаете?

–Эскимо, классический вкус, – сложила пальцы колечком женщина в синем брючном косютме и улыбнулась в ответ. – Здесь, кажется, что–то произошло ночью, я живу напротив, вон в тех домах.

– Да какие–то хулиганы сбили ларек, пришлось восстанавливать, – объяснила мороженщица, – а вы не местная, правда ведь?

– Да, я приехала к подруге, сто лет не видела ее, зараза такая, даже не писала мне, – хихикнула женщина, надкусив эскимо, – спасибо вам огромное, хорошего дня.

– Спасибо! А как зовут подругу? – Спросила вслед мороженщица.

– Лена Ракицкая, – не оборачиваясь, ответила женщина, поправляя рыжие волосы, собранные в пучок.

– Так… Она умерла, – упавшим голосом сообщила мороженщица.

Женщина застыла на месте. Эскимо выпало у нее из рук.

– Как… Умерла? – Обернувшись, спросила она.

– Вот так, пару дней назад. Вам плохо? Врача! – Мороженщица выскочила из ларька. – Позовите врача!

Женщина исступленно застыла на месте, вздохнула раз-другой, шумно сглотнула. Перед ней уже суетились люди, что–то говорили, но она ничего не видела.

– Есть связь! – Крикнула Сокол, снимая наушники. – Ракицкая, давай, бегом.

Лена кинулась к рации и принялась что-то записывать, пока связь не прервалась.

– Чего там? – Вырвала листок Сокол.

-MusikerinBremen. WirwarteaufGaste, – прочитала вслух Ракицкая, – музыканты в Бремене, ждем гостей. Странное чего–то.

– Чуется мне, что артисты это мы, – сидящая на полу у порога Ангелина Портнова поправила распущенные, светлые локоны, – и ждут нас в гости, причем в это воскресенье.

– Подожди, но на хуторе никого нет, – удивленно ответила Лена Ракицкая, – там была разведка, все чисто. Иди и занимай.

– Мутный он какой–то, Золотов этот, – раскинув ноги по–турецки на кровати, проговорила Рита Бондарь, – не внушает доверия.

– Приказы командования не обсуждаются, – соскочила со стола Рузиля и вырвала листок у Гали, – Василий Степанович сказал в воскресенье, значит, пойдем в воскресенье.

– Василий Степановищ, – задумчиво передразнила ее Портнова, – согласна я с дурындой, мутный он, этот Василий Степановищ. Сходим, обстановку проверим, Рит. На гуся.

– Отставить, – резко бросила Гарифуллина, – до воскресенья из дома ни ногой, понятно?

– Я бы сходила, – почесала затылок Рита, – странно это все, и враги прямо говорят, что ждут.

– Тем более бременских музыкантов тоже было 5, это все непростые совпадения, Апайка, – тревожно сказала Галя.

Рузиля нахмурилась и оглядела подруг. Имеет ли она право рисковать их жизнями, ссылаясь только на верность командиру, его приказам?

– Ладно, – сказала она после долгого молчания, – ждите здесь, я схожу кое–куда.

– Рузиля, может, тебе помочь? – Спросила Лена.

– Не надо, сама справлюсь.

– А мне интересно, Сокол, – подняла голову Ангелина, – а ты из бременских музыкантов кто, осел или курица?

– Трубадура, – метнула в нее подушку Галя, – я бы с тобой даже песни петь не пошла.