Ну, хорошо. На время согласимся с тем, что все свои труды, заботы, страдания мы должны принести в жертву будущему человечеству. Но ведь будущие люди не смогут принять от нас этого драгоценного подарка. Будущие люди с более чуткой совестью, с более развитым чувством общечеловеческой солидарности и любви будут терзаться от сознания, что их благополучие куплено такою дорогою ценою, и тогда они в тысячу раз несчастнее нас и уж совершенно не годятся для роли увенчивающих мировую историю счастливцев будущего. Потому что всякий должен был бы тогда сказать, как Иван Карамазов: «Зачем эта гармония, когда в ней не примут участие те, кто ее создал, когда им никогда не дадут белых одежд и веток пальмовых? Говорят, что все должны страдать, чтобы купить вечную гармонию. Но зачем тут дети и их страдания? Отказываюсь от всякой гармонии, если она стоит так дорого. Не стоит она слезинки, хотя бы одной только той девочки с Гай-Маркета. Не стоит, потому что слезинки остались неискупленными, невознагражденными. Не хочу гармонии, из любви к человечеству не хочу. Слишком дорого оценили гармонию, не по карману. Я не могу столько платить за гармонию. И потому я свой билет на вход спешу возвратить Ему обратно.
Не Бога я не принимаю, Алеша, я только билет почтительнейше Ему возвращаю».
Возможен, правда, другой ответ и другой исход из этих противоречий. Возможно, что будущее поколение обо всем позабудет, все припишет себе самому. Но тогда мы имеем просто свинство, отталкивающее безобразие, при одной мысли о котором мутит и тошнит, при мысли, что ради мещанского довольства и благополучия этих господ была заплачена такая цена, пролита была мученическая кровь.
«Нет, идея прогресса, — пишет в своей книге «Интеллигенция и религия» профессор политической экономии С. Булгаков, — не дает и не может дать исхода из трагических противоречий жизни, человек не может спастись от них в прогрессе».
Только в признании истины, что за крестом следует воскресение, что Христос воскрес, — решение всех «вечно тревожных и страшных» вопросов. Христос победил смерть, победил страдание. Если так, то наше служение ближним — не работа Сизифа или данаид, наполняющих бездонную бочку без всякой надежды сделать человека действительно счастливым, а соучастие в работе Христовой, которая должна окончиться в Царстве любви и славы Божией. С этой точки зрения страдать с ближними и для ближних, сострадая, отдавая им жизнь, — значит залатать камни действительного и вечного счастья на земле (Еп. Михаил «О вере и неверии»). Только та уверенность, что страдания на земле готовят нас и ближних наших к блаженной жизни с Богом, что будущее не только заставит страдальцев забыть прошедшее, но и заставит благословлять эти муки прошедшего как путь к радости и счастью, только эта уверенность окончательно примирит нашу мысль с засильем страданий на земле.
Итак, в воскресении Христа решался вопрос о смысле мира, жизни, истории, о правде мира. Без него всё как бы умерло, и с Ним все воскресает, исполняется света и смысла, становится светоносным, даже теория прогресса, которою теперь человечество отгораживается от религии, получает высший смысл и значение.
Вот почему так легко, так отрадно и светло бывает на душе в день Святой Пасхи. Вот почему пасхальный звон всегда звучит так торжественно и дивно. Вот почему в этот великий и светлый день больше, чем когда бы то ни было, хочется жить, верить, всех любить и молиться. Христос воскрес!
Но мы видим уже, как против нас выдвигается главный логический идол нашего времени — «научность», перед которой пасуют, преклоняют свои колени многие, даже смелые, умы. Мы слышим хриплый, металлический, мертвый голос ее оракулов, безапелляционно изрекающих: как можно говорить о воскресении, о чудесах, вообще о таких вещах, которые давно упразднены наукой и отнесены к числу отживших суеверий?
В ответ на это последнее возражение мы приведем слова православного публициста Мейера, встреченные нами в журнале Министерства народного просвещения. Нижеприводимые слова как нельзя лучше и удачнее опровергают несправедливость этого атеистического утверждения.
«В религиозных верованиях играет огромную роль идея чуда, которую нельзя истолковать как попытку объяснить какое-либо явление природы. Чудо всегда понималось как нечто необычное, возможное лишь для каких-то сверхчеловеческих сил. Поэтому, когда дело идет о веровании в чудо, научная критика теряет свою силу. Говорят, будто наука доказала невозможность чудес. Но ведь всякий раз, когда наука доказывает невозможность того или иного чуда, то есть указывает на нарушение в данном чуде так называемых законов природы, она только подтверждает, что данное чудо — действительно чудо. Но возможно ли вообще то, что невозможно с точки зрения законов природы? “Где пожелает Бог, там нарушается порядок природы, ибо Он творит, что благоизволит” (Великий канон святого Андрея Критского).