Воскресение в Третьем Риме

– Надеюсь, также и с вашего согласия?

– При чем тут мое согласие! Какое отношение я имею к этой даче! Я всегда хорошо помню, что я здесь гостья… Но я не возражала…

– Насколько я понимаю, Адриан доверил дачу вам…

– Что значит «доверил»? Никакой доверенности он мне не выдавал… Дачей распоряжаться я никак не могу… Говорю вам, я здесь гостья… или сторожиха, если не сказать, что я здесь вообще проживаю из милости…

– Клавдия!

– Так ведь оно и есть, Иннокентий Федорович. У меня никогда не было собственной жилплощади.

– Я всегда думал, что Адриан рано или поздно подарит эту дачу вам…

– Может быть, он так и сделал бы… если бы ему пришло в голову… Но он мало интересуется… этой дачей у себя в Америке. Ему дела нет, что здесь протекает крыша. Правда, и это еще не беда, можно подставлять ведра… Но теперь дача отремонтирована… благодаря Всеволоду Викентьевичу…

– На каких же условиях господин Ярлов ремонтирует чужие дачи? Он что, меценат, или спонсор, как теперь говорят?

– Повторяю вам, я не знаю подробностей… Как будто ведутся переговоры о приобретении этой дачи…

– Переговоры с Адрианом?

– С Адрианом Вениаминовичем. Кажется, он склонен согласиться.

– А как же вы?

– Всеволод Викентьевич настолько любезен, что предлагает мне жить здесь и впредь… как я жила до сих пор… (В ее голосе прорвалась наконец ирония.)

– И то хорошо.

– Хорошо. Кроме того, он предлагает мне двухкомнатную квартиру. В Москве.

– Просто так предлагает? Без всяких условий?

– На этот вопрос я не могу вам ответить. Я сама еще не решила.

– А как же архив?

– Ну, это-то просто… Где архив, там и я.

– Что же будет здесь, на даче?

– Предполагается создать здесь музей… Платона Демьяновича.

Я вспомнил, что мне говорила Кира всего часа два назад. Получается, и Кире, и Клавдии Ярлов предлагает одно и то же. Так сказать, музей-квартира и музей-усадьба… Но эта дача никогда не принадлежала Чудотворцеву. Он только снимал здесь комнату с террасой. Что это за странный музей с филиалами в Москве и в Мочаловке? Собственно, я и приехал среди ночи для того, чтобы выяснить этот вопрос. Впрочем, нет. Кира послала меня сюда по другому вопросу. Но как задать этот вопрос? Не ссылаться же на Киру. Но и Клавдию надо предупредить. Иначе Кира, чего доброго, начнет действовать, и я, как всегда, останусь виноват перед обеими. Мысли эти пронеслись у меня в голове, а я ни с того ни с сего вдруг спросил о том единственном, что меня интересует:

– Можно узнать, что это за рукопись?

– Это книга, над которой Платон Демьянович работал много лет, – с деловитой готовностью и в то же время с явным облегчением ответила Клавдия. – Вы, конечно, имеете о ней представление. Книга называется «Бог и боги».

– Можно на рукопись взглянуть?

– Это, собственно, не рукопись, а машинопись, и взглянуть на нее затруднительно. Рукопись насчитывает более тысячи страниц, не считая черновых набросков и вариантов, которые тоже будут включены в это издание.

– И все это написано вашей рукой?

– Моей рукой это записано и перепечатано. А написано это Платоном Демьяновичем.

– Но ведь он не возвращался к этой рукописи после сороковых годов?

– Нет рукописи, к которой Платон Демьянович не возвращался бы, – суховато проронила Клавдия.

– И все-таки, если позволите, я взглянул бы, – промямлил я.

– Извольте, но было бы разумнее, если бы я сама прочла вам некоторые места. Я хорошо знаю рукопись, и к тому же… я ведь лектриса… – неожиданно улыбнулась она.

– Но ведь уже третий час ночи…

– Ничего, я привыкла работать по ночам, так что если вы не устали…

Я бы никогда не признался, что я устал, и она ровным голосом принялась читать. Отдельные положения книги действительно были мне знакомы, но своеобразная магия чудотворцевских интонаций немедленно захватила меня, если не сказать заворожила. Платон Демьянович рассуждал так: