Воскрешение из мертвых

В последний момент она вдруг заметила, что одна пуговица на пальто сиротливо болтается, готовая вот-вот оторваться, и вознамерилась пришить ее, ругая себя за то, что не проверила все заранее. Однако Устинов решительно запротестовал.

— Нет-нет, я опаздываю, — сказал он. — Никаких пуговиц.

И хотя час с лишним оставался еще до трех, так и не дал ей укрепить эту несчастную пуговицу. В результате они чуть не поссорились. И когда дверь за ним захлопнулась, у Веры осталось чувство, будто из-за нелепого этого спора о пуговице она упустила, забыла сказать или сделать что-то важное.

Она смотрела, как шел Устинов в своем длинном драповом пальто через двор, и воспоминание о Веретенникове, о его маленькой фигурке, точно так же недавно пересекавшей двор, всплыли внезапно перед ней. Где он? Что с ним?

Она смотрела на Устинова, ожидая, что он обернется и, как обычно, поднимет глаза на окна, но он не оглянулся. Последний раз мелькнула тонкая пластиковая папочка, и Устинов скрылся в воротах.

…В приемную, где собирались все вызванные на бюро райкома, Устинов явился примерно за полчаса до начала заседания. Он увидел здесь Щетинина, с которым поздоровался издали коротким кивком, увидел и Семена Захаровича Пятницу — тот сразу подскочил к нему.

— Ну что, и тебя прищучили? А ты боялся — забудут! — сказал он с нервным смешком. При этом почему-то он обращался к Устинову на «ты». Возможно, считал, что именно так должны вести себя пассажиры потерпевшего аварию теплохода, которому быть на плаву остается какие-нибудь считанные минуты. Ожидание гибели уравнивает всех.

— Товарищ, подойдите сюда! — окликнула Устинова озабоченная девушка в очках, регистрирующая присутствующих. — Вы по первому вопросу? Как ваша фамилия?

Устинов назвал себя. В глубине души он почему-то по-прежнему был уверен, что фамилия его непременно должна существовать в списке. Однако девушка, дважды пробежав глазами по перечню фамилий, удивленно сказала Устинову:

— Вас нет, — она еще раз пошелестела своими бумагами: — Вы из какой организации?

— Да я, собственно, не из организации… — начал было Устинов, но озабоченная девушка уже не слушала его, потому что рядом с ее столиком возникла Серафима Петровна.

— Вот, Серафима Петровна, товарища почему-то в списке нет, а он…

Серафима Петровна с недоумением воззрилась на Устинова.

— Евгений Андреевич, я же, кажется, объяснила вам: если будет нужно, мы вас вызовем. Понимаете: е с л и  б у д е т  н у ж н о…

— Но я бы все же хотел… — начал Устинов, однако Серафима Петровна решительно перебила его:

— Евгений Андреевич, на бюро приходят не по собственному хотению. Вы же взрослый человек, должны понимать.

— Я и понимаю, — сказал Устинов с нажимом, уже раздражаясь. — Я понимаю, что имею право присутствовать на заседании, которое отчасти касается и меня…

— Ну какой же упорный человек, однако! — с досадой воскликнула Серафима Петровна, и ее высокая, тщательно сооруженная прическа возмущенно колыхнулась. — Поймите, мы вопрос обсуждаем в широком, так сказать, аспекте. Ваш же клуб — это частность, единичный пример. И вообще нам виднее, кого есть необходимость приглашать, а кого — нет…

— Но уж если я пришел… — вроде бы даже уговаривающие нотки послышались в голосе Устинова, хотя все внутри у него уже кипело от возмущения.

— Нет, нет, нет! Список утвержден самим Юрием Евстигнеевичем. От меня ничего уже не зависит. Я ничего не могу сделать.

— Но давайте тогда я сам поговорю с Юрием Евстигнеевичем, — предложил Устинов. — Думаю, он поймет…

— Да вы что! — в изумлении, граничащем чуть ли не с ужасом, выдохнула Серафима Петровна. — Как это — поговорите? Бюро через пять минут начнется, а вы… И не отвлекайте меня, мне не до ваших фантазий сейчас…

Она ахнула, взглянув на часы, и исчезла, а Устинов остался, с таким чувством, будто его бесцеремонно отпихнули с дороги, как ненужную вещь. Злое упрямство вдруг накатило на него. Такое случалось с ним, когда приходилось делать почти безнадежные операции во фронтовом госпитале. Только зубы сжимались от ярости и упорства.

Он не ушел, продолжал стоять в приемной, прислонясь к стене. В конце концов, не ради же себя он старается, не свои интересы пришел защищать, должны же понять… Казалось, делом принципа вдруг стало для него теперь проникнуть за двойные, обитые дерматином двери.

— Товарищи, кто по первому вопросу, прошу приготовиться! — возгласила озабоченная девица. — Пожалуйста, проходите!

Двери распахнулись, и Устинов вместе со всеми тоже двинулся к ним. Однако возле него тут же негодующе сверкнули очки.

— Товарищ, а вы куда?! Вам же, кажется, было сказано…

— Дайте мне пройти! Пропустите! — резко сказал Устинов, чувствуя, как кровь хлынула ему в голову.

Девица заслонила собой дверь, даже руки раскинула.

— Товарищ, вы что, русского языка не понимаете?! Милиционера мне, что ли, вызвать?

«А что, ведь и вызовет, — ощутив внезапную усталость и сразу словно обмякнув, подумал Устинов. — И правда, откуда ей может быть известно, что я не какой-нибудь псих ненормальный?»