Она молчала, по-прежнему не отрываясь от окна, в котором уже нельзя было разглядеть ничего, кроме собственного отражения. Будь Игорь Сергеевич абсолютно трезв, он бы, вероятно, правильно оценил это молчание и сделал бы верные выводы. Но сейчас коньяк еще весело бродил в его теле, горячил воображение и подталкивал на легкомысленные поступки. В молчании Матвеевой ему чудилась лишь некая зазывная игра, своего рода наивная уловка, призванная распалить его интерес к ней. То чувство притягательного любопытства, которое он испытал тогда, в кабинете, глядя на нее, вновь пробудилось в Игоре Сергеевиче. Ишь, недотрогу из себя строит, а сама и огонь, и воду, и медные трубы прошла! Он придвинулся к ней поближе и, дыша на нее коньячным ароматом, попытался игриво заглянуть в лицо.
— Сердитые, между прочим, раньше стареют, чем веселые и приветливые, — сказал он. — Это наукой доказано.
И вдруг она быстро обернулась к нему и сказала тихо и яростно:
— Мне противно с вами разговаривать. Слышите — п р о т и в н о! Неужели вы не понимаете? Вы же не человек. Вы… вы… знаете кто?..
— Но-но… вы не очень-то! — угрожающе начал было Щетинин, сразу напыживаясь от неожиданности и возмущения.
Но его уже не слышали. Матвеева повернулась и уходила прочь по вагонному коридору. Через некоторое время она явилась обратно и молча перенесла свои вещи в другое купе. А на ее место прибыл старик с волосатыми ушами и огромным, словно бы переваливающимся через брючный ремень животом.
Игорь Сергеевич молча и мрачно следил за тем, как устраивается новый сосед на своей полке. Мысленно он убеждал себя, что не надо придавать сколько-нибудь серьезного значения происшедшему: подумаешь, взбеленилась истеричка! Однако ничего не мог поделать с собой — чувствовал себя глубоко уязвленным.
Когда-то, еще в школьные времена, в восьмом, кажется, классе, одна девчонка, его одноклассница, плюнула ему в лицо. Причина такого ее поступка была довольно банальная: Щетинин ради потехи огласил ее записку, случайно им перехваченную. И в ответ в качестве отмщения получил плевок. Он до сих пор помнил то чувство бессильного, злого позора, которое испытал тогда. Теперь, казалось ему, он ощущал нечто подобное.
…А в соседнем купе ворочалась на полке, не могла уснуть Люда Матвеева. В душе она была суеверным человеком, и неожиданная встреча с Щетининым казалась ей дурной приметой. Как он кивал ей тогда сочувственно, а сам… Ничто так больно не ранило Люду, ничто не вызывало такого горького недоумения, как обман и предательство. И надо же было ей именно сегодня встретить этого человека! Как будто черная кошка перебежала дорогу.
Люда Матвеева ехала в Москву, везла письмо в защиту Устинова. Она еще не решила, не знала, куда отнесет это послание, подписанное почти всеми членами клуба — в ЦК? в министерство? в редакцию газеты? — но была одержима жаждой действия, стремлением, чего бы это ни стоило, отвести угрозу от Евгения Андреевича, не дать совершиться несправедливости. Люда была из тех людей, кто совсем не умеет хлопотать о себе, но кто разом обретает и энергию, и упорство, когда надо заступиться за кого-то другого. Эту черту, это свойство она переняла от Устинова. Во всяком случае, она была уверена, что на ее месте Устинов поступал бы точно так же…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
УСТИНОВ
С утра Устинов занимался почтой. Надев очки, чуть горбясь, он сидел за столом и разбирал письма.
Приглашение из Горького на конференцию руководителей клубов трезвости. «Глубокоуважаемый Евгений Андреевич! Мы будем очень рады видеть Вас…» Вот уж поистине — нет пророка в своем отечестве! Здесь, в родном городе, его если и приглашают, то лишь для проработок и разносов. Из института — додумались! — прислали официальное уведомление: состоится партийное бюро, повестка дня — персональное дело коммуниста Устинова Е. А., явка строго обязательна. Хорошо хоть не под расписку.
Вчера позвонил Вострухин, секретарь институтского партбюро, извиняющимся тоном сказал: «Вы уж не обижайтесь на нас, Евгений Андреевич, это указание свыше. Предписано райкомом. Изменить что-либо не в нашей власти…» Опять знакомая песенка: не в нашей власти, от нас не зависит… Они еще не знают, что вчера он, наконец, отослал свое письмо в ЦК. Не письмо — целый трактат! Хотел перед тем встретиться с первым секретарем райкома — так предложили записаться на прием по личным вопросам. Сказали, что секретарь сможет принять его не раньше, чем через месяц. Что ж, когда в ЦК получат и прочтут его письмо, наверняка все завертится куда быстрее.
Пакет из Москвы от Ломтева. Ломтев аккуратно присылает свои дневники. Это хороший признак.
Автореферат врача-психиатра из Харькова. Тот давно уже переписывается с Устиновым.
Праздничные открытки от однополчан, от госпитальных сестер, с которыми когда-то служил вместе. Вот уж кто не изменит, не забудет его до самой смерти. И он их тоже.