Воскресшее племя

От такой неожиданной встречи смутился и Вылка.

— Тогда мы вам попались, а теперь вы нам попались. Ты зачем, например, в сапогах, когда я в опорках? Ты вон под верной гимнастеркой, а я в передранной рубахе. А суконце почем покупали? — сказал он и неожиданно и крепко ущипнул Вылку повыше локтя, захватив своими жесткими пальцами гимнастерку и собственную кожу студента.

— Отстань! — крикнул Кендык запальчиво и крепко ударил задиралу по протянутым пальцам. Ударил вертикально раскрытой ладонью, но ладонь у него была жесткая и твердая, как дерево, тверже, чем у задорного сорванца.

— Ты чего дерешься? — запальчиво крикнул мальчишка, отдергивая руку. — В наш дом пришел, да сам и дерешься — вот мы тебе банок наставим.

Беспризорные мальчишки повскакивали со своих мест и бросились к студентам, явно намереваясь вступить с ними в драку. Но Сережка был настроен более миролюбиво.

— Лучше отдайте добром, — предложил он гостям, — сменку сделаем, вашу одежду на нашу, пожалуй, тогда и ночуйте, спасайтесь от дождя.

— Накося выкуси! — ответил Вылка, показывая фигу.

— Товарищ, берегись!

Кендык и Вылка, привычные к ссорам и дракам, быстро встали в боевую позицию, спина к спине, достали ножи и приготовились к защите. У них у обоих были за поясом ножи во внутреннем кармане.

Северный житель без ножа никогда не выходит. Пояс и нож — принадлежность мужчины, работника, бойца. Распоясанного парня, без ножа, засмеют, задразнят, девки станут о нем сочинять насмешливые песни, мужчины на ночлеге не пустят его в свою компанию. Нож для северянина — оружие и инструмент. Все равно, что зубы для волка и когти для кота. Волк перегрызает зубами крепкий коровий маслак, а при случае искусно и без промаха ловит зубами блох.

Северянин превращает лезвие ножа в струг, в скребок, в копейный наконечник, в ковырялку для трубки и даже в чесалку для спины за открытым воротом толстой меховой рубахи. Там в изобилии водятся блохи, и северный житель кончиком ножа, не глядя, глубоко на спине убивает блоху, пожалуй, ловчее, чем волк зубами в своей густошерстой шкуре.

Северный житель снимет внутреннюю рубаху из замши или ситца, взденет ее на доску, чаще всего на табачную, где крошат для трубки крупные листья маньчжурского или черкасского курева. Потом натянет шов, обернет поле череном, торцом и начинает водить по шву: взад и вперед. Только треск раздается негромкий, характерный… Это называется «выхлопать» рубаху — убить насекомых.

Но в случае нужды северянин наносит ножом опасные и смертельные раны. Ножом убивает оленя, при случае закалывает лося и даже медведя, всегда метит и попадает прямо в сердце с точностью хирурга.

Вылка и Кендык выставили влево и вправо свои узкие опасные ножи.

— Ну, подходи! — крикнул Кендык по-русски и прибавил по-одунски ругательство: — Llleduw-bandiei!

Это незнакомое длинное одунское слово подействовало странно на наступавшую шпану. Беспризорники даже отступили на минуту. Кстати, и значение слова было тоже неожиданное: «невидимый», то есть злой дух. Дело все-таки закончилось бы кровопролитием и, возможно, даже убийством, но в эту минуту раздался странный звон и стук. Над буржуйкой на проволоке висело какое-то непонятное сооружение, составленное из железных колец, пустых жестянок, посудных черепков и прочего. Все вместе походило на огромную кисть. От кисти перебрасывалась проволока прямо на высокую стену, а оттуда уходила вниз. Это был звонок, такой же нескладный и странный, как и вся жизнь этой огромной норы. За стеною «на стреме» кто-то стоял и подавал сигнал: «Спасайтесь, кто может, подходят враги».

— Кожаные куртки! — крикнул Сережка, впрочем, не особенно громко. — Ловчись, ребята, хряй!

Беспризорники мигом подхватили свое жалкое имущество, сунули его в мешки с барахлишком и пустились наутек.

Иные убегали в глубину недостроенного дома, где у них были лазейки в другие дворы и на улицу, другие перелезали через заднюю стену, в то время как враги подходили с передней стены.

— Кендык, хряй! — крикнул Вылка, употребляя, в свою очередь, чужое словечко, подхваченное у беспризорников.

Приятели еще раз перелезли через стену, вслед за беспризорниками, упали на землю в каком-то дворе, перебежали налево, где в кирпиче был довольно широкий пролом, и вышли на улицу.

Кожаные куртки действительно явились. Их было немного, пять человек, но все они были с наганами в руках, и, конечно, два десятка беспризорных бегунов не являлись для них сколько-нибудь опасными противниками.

Но в берлоге беспризорников никого не было. Все они удрали, своевременно очистив поле действия.

Проворные руки пришельцев рылись в соломе, искусно выбирали разные вещи, а сор отгребали в сторону. Один из них повел носом.

— Как воняет! — сказал он с брезгливой гримасой. — Ну-ка, посмотрим.

Они заглянули в провал между раздвинутыми досками, спустили фонарик и ахнули.

Под полом лежало месиво из кошачьих туш. Их было много, несколько тысяч, целая гора. Они совершенно разложились и словно бродили от гниения.